Я – собака Диоген - стр. 7
Но вынул из кармана клочок тетрадного листа и приступил к чтению:
– "Но философы, наиболее достойные похвал, видя в неодушевленных вещах некий скрытый образ божества, считали, что лучше не пренебрегать ничем, что может усилить их культ. Я же считаю, что существа одушевленные, чувствующие, способные к аффектам и морали, гораздо более пригодны, чтобы внушать уважение к их создателю. Я одобряю тех, кто чтит не животных, но божество, которое отражается в них, словно в естественном зеркале, и которое использует этих животных в качестве орудий, хорошо приспособленных для украшения Вселенной. Вещь неодушевленная, как бы она ни была ценна, пусть вся целиком в ожерельях из драгоценных камней, отступает перед вещью, одаренной способностью чувствовать. Так, частица природы, которая живет, видит, таит в себе самой принцип движения и создания, вовлекая в себя какую-то долю Провидения, управляющего миром. Божественная природа, таким образом, по крайней мере, также хорошо может быть представлена живыми животными, как и статуями из бронзы или мрамора, обреченными на тлен и к тому же бесчувственными. Вот это мнение я считаю наиболее приемлемым из всего того, что предлагалось для объяснения культа животных". Ну, как? Неплохо написано? От себя же я добавлю, что древние египтяне были все же умнее нас с вами, предположив, что боги не идентичны нам, и что людей они создали совсем не "по своему образу и подобию". Само разнообразие живого мира доказывает нам как раз противоположное, и только слепые не могут этого видеть. Пардон, Гомер, я не хотел тебя обидеть. Правда, глядя на этого умного пса, трудно поверить, что он способен мыслить подобно нам и пользоваться теми же философскими категориями, которыми мы привыкли оперировать, какой бы осмысленный взгляд он не имел.
– Мой пес очень понятливый, – заметил Гомер, нисколько не обидевшись на замечание об общей человеческой слепоте. – Но все же сравнивать его с нами, людьми, своего рода венцом творения нашего Создателя, глупо. И уж тем более не умно пытаться рассмотреть там, в его глазах что-то подобие разума, близкого к человеческому. Это все равно, что ломать голову и искать какой-то смысл в каракулях, оставленных на песке муравьями, пытаясь прочитать в них послание нам.
– Я тоже думаю, что Диоген не дотягивает до нас по разуму, – выразил свою точку зрения Грек-философ, – но все же мне кажется, что тут не все так просто, как нам видится на первый взгляд. Откуда нам знать, что он думает о нас, и какие у него мысли.
– Мысли у животного? – воскликнул слепой Гомер. – Это что-то новенькое. Неужели ты и в самом деле считаешь животных мыслящими существами? Да, кроме команд "подай это", "принеси то" или "отведи туда", они ничего не понимают. Какие уж тут мысли.
– Я согласен с вами, – заявил Нивос Родеф. – Тот же Плутарх заметил в своих опусах, что крокодил, совершенно не имея дара речи, должен считаться символом божества, которое, "не отдавая предпочтения ни одному особому языку, запечатлевает вечные законы мудрости в молчании наших сердец". Как сказано, а?
– Интересно, если бы Диоген нас понимал, что бы он нам на это ответил? – задумчиво спросил Грек-философ.
– Уверяю вас, – воскликнул слепой, – что хотя мою собаку и зовут Диоген, она не имеет дара речи, и поэтому никогда ничего нам ответить не сможет.