Я сделаю это сама - стр. 18
А в финале священник благословил всех и сказал:
- Доброй погоды вам, и попутного ветра, и всем делам вашим, и домочадцам. А у нас пополнение – на дворе у Пелагеи, три жилички из дальнего далёка. Женевьева, Ортанс да Марьюшка, - и смотрит прямо на меня.
Я сдержанно поклонилась – мол, вижу и слышу. Понятия не имею, что должна была сказать в ответ.
- Прошу любить да жаловать, и не обижать, - продолжал отец Вольдемар. – И ступайте все с богом.
Ну, мы и пошли с богом.
Увы, вопреки прогнозам Пелагеи солнце не вышло и туман не высушило, так и висел, и ещё гуще стал, чем утром. Путь обратно был виден так же плохо, как и путь туда. Мы двинулись, и снова, как утром, Пелагея с девочкой шли впереди, затем Трезон, и потом мы с Марьей. Спустились по ступенькам, завернули куда-то, и тут меня тронули за рукав.
- Постойте, приезжая госпожа.
Я притормозила, обернулась… и тут кто-то сзади сильным толчком в спину отправил меня… куда-то. Я только поняла, что лечу, что ударилась обо что-то спиной и ещё ногой, а потом… прилетела.
Задела что-то головой и провалилась в черноту.
8. 7. Радуйся, что жива
Я не сразу понимаю, что такое вижу. Серый день, дождик, люди под зонтами, грязь. Что-то они там делают. А я смотрю на них как бы сверху. Приглядываюсь – батюшки, это ж Смоленское кладбище. Чёрная глыба, на ней что-то… да не что-то, а, мать его, мой портрет! И надпись такая вся из себя золотая – Евгения Ивановна Белохвост, дата рождения – моя, а вторая дата… день нашего прибытия в Хакусы.
Вот так, Женечка. Получи.
И люди-то все сплошь знакомые – из фирмы, друзья, Женина сестра с мужем, ещё кто-то… а Женя-то где? А, вот и он. Стоит совершенно ошалелый, понурый, плечи опущены. А рядом, рядом Лёшенька, Лёшка приехал. Неужели помирились? Нет, что-то говорит отцу, резко и сурово, а отец слушается, вот прямо слушается. И вообще вдруг на меня похож лицом, как-то прямо сильно, раньше так не было. Но мы уже сколько не виделись-то!
О, а вот и Алиночка-картиночка. Подошла, в глаза Жене заглянула, и тут Лёшик мой как шуганёт её – отнесло далеко, затерялась меж другими.
Лёша немного усох, загорел, держит за руку белокурую девушку. Пусть девушка окажется хорошей, сын, пусть тебе с ней будет хорошо.
А Женя… Женя справится как-нибудь. Наверное. Фирма-то та же самая, никуда не делась.
Слёзы застилают мне глаза, я не вижу ничего… а потом снова вижу, снова серый день, только в лесу.
Мокрющая тайга – по такой ходить, только если очень нужно. Потому что промокнешь мгновенно, как бы хорошо ни был одет. А я одета вроде и неплохо, но неудобно – юбка какая-то длинная, уже до колен промокла, под ней башмачки – красивые, но непрактичные, сюда бы сапоги резиновые или хорошие треккинговые ботинки, у меня ж были такие, где они? И дождевик, чтоб не промокать, но на мне шерстяной плащ. Он, конечно, греет, но уже впитал в себя столько, что сохнуть потом будет несколько дней.
Я бреду во всей этой неземной красоте по лесу без дороги. Перешагиваю через деревья, обхожу такие завалы, которые не перешагнёшь, осторожно наступаю на кочки – чтобы не свалиться. Мох весь мокрый, хоть отжимай, и скользкий. Меня тоже уже можно отжимать.
Когда моя нога уже не поднимается, чтобы перешагнуть очередную кочку, я сажусь на мокрое дерево – свежее, недавно упавшее, ещё смолистое. Плевать. Буду в смоле, подумаешь. Не самое страшное, что бывает в жизни.