Я Рада. Девушка, которая выбралась из ада. Исповедь бывшей зечки - стр. 3
Поначалу мы зарабатывали на жизнь, кстати, не трюком со спящим младенцем в переходе, а продажей одежды. Мама и Иван оптом заказывали кучу всякого барахла: зимние куртки, меховые шапки и многое другое. Они с отчимом брали весь товар и уезжали «в тур» по городам: стучались в каждую квартиру и мастерски, по-цыгански продавали, убеждали людей купить эти куртки и шапки в 10–20 раз дороже, чем те стоили на самом деле. Меня часто брали в поездки, так что весь тот период запомнился ощущением постоянного движения: плацкарты и купе, гулкий стук колес, чай в поезде, набитые сумки у нас в руках. От Ивана, правда, проку было крайне мало: отчим почти все время пил и никогда не рвался таскать огромные баулы с одеждой на продажу.
Я всячески старалась помочь маме, насколько возможно, но все равно не могла избавить ее и от малой доли нашего тягостного существования. Получалось, что моя мама зарабатывала деньги на всю семью, в одиночку вела быт, заботилась обо мне, но что хуже всего – она считала это нормой и терпела! Терпела вечно пьющего и бьющего ее отчима, и я то и дело невольно спрашивала себя: «Почему она мучается? Почему не уходит? Почему не заступается за меня?» Ведь нередко в попытках защитить ее от отчима побои доставались мне. Но уйти она не могла: боялась остаться одна в незнакомой стране с двумя детьми – мной и братом Сашей, которого тогда только вынашивала под сердцем.
Беременность, кстати, никак не сказалась на поведении Ивана: мама все так же таскала тяжелые сумки, готовила на всех и драила дом, терпела пьяные выходки и постоянные измены. Бывало, она даже уезжала со всеми куртками и шапками на несколько недель, чтобы хоть как-то держать всех нас на плаву. Когда нам приходилось расставаться, я долго не могла унять слезы и порой часами сидела на пороге дома в ожидании, что мама передумает и вот-вот вернется обратно. История Хатико, не иначе.
Такие одинокие недели не оставались бесследными для меня. Если с мамой я чувствовала хотя бы какие-то заботу и комфорт (а если у нас были гости, ощущала что-то отдаленно похожее на безопасность – Иван не позволял себе избивать нас при чужих), то без нее я была совсем беззащитна. Моя чуткая и ранимая натура стала отличной мишенью для жестоких детей Ивана: они всячески убеждали, что моя мама мне неродная и только и ждет, чтобы избавиться от меня, сдав в детдом. Представляете, я поверила в эту чушь, причем настолько, что лет до девяти называла бабушку мамой. Дети Ивана тоже так ее называли, потому что родная мать их бросила.
Однако в моей памяти по сей день живут и пульсирующей болью отдают все моменты, в которых мама кричит на меня, проклинает, говорит, что лучше бы я не рождалась, грозится сдать в детдом.
Помню, как зимой она усадила меня в санки и поспешно повезла куда-то. Как думаете куда? Она везла меня в детский дом, чтобы бросить там, оставить каким-то чужим и незнакомым людям. Все было как в бреду: смазанные картинки воспоминаний ощущаются как выдуманные, но нет. К слову, спасла меня именно бабушка – она побежала следом, остановила маму, схватив за плечи и закричав: «Ты что творишь?! Это твоя дочь родная! Куда ты собралась ее сдавать?! Разворачивай санки и живо назад!» Мы вернулись «домой» – так меня не постигла участь брошенного ребенка. Иногда думаю только, какой исход был бы все-таки лучше: обрети я новую семью и вместе с тем новую судьбу или останься с родной матерью в доме Ивана?