Я полюбила бандита… - стр. 15

Домой я заношу себя только в одиннадцатом часу вечера. Жутко хочется пить. Скидываю балетки со стертых до кровавых мозолей ног и иду в сторону кухни.

В кухне горит свет.

Только выключить его сегодня утром я точно не забыла.

За столом в противоположном конце кухни, слева от входа, сидит Вадим. На нем ослепительно-белая рубашка и темно-синие брюки, у него в руках – моя чашка с портретом Сергея Бодрова и цитатой про правду, на столе – бумажная коробочка с мармеладками в виде апельсиновых долек, обсыпанных сахаром, и черная папка в плотной кожаной обложке.

Я вхожу в двери и, едва мазнув по нему взглядом, поворачиваю направо в сторону графина с водой на светло-серой, местами облупившейся, столешнице. Выпиваю полный стакан, ставлю обратно на столешницу, рядом с графином, а затем медленно разворачиваюсь, дохожу до края кухонного гарнитура, начинающегося по правую руку сразу от входной двери, и приваливаюсь к крайнему шкафчику боком, сложив руки в замок на груди. Хмурюсь.

– Как себя чувствуешь?

– Плохо.

– Как мама?

Сначала я решила было, что мне послышалось. Потом подумала о том, какая же я дура, что не смогла вчера выстрелить в этого подонка. Надо было хотя бы ногу ему прострелить. Может, тогда бы на этой равнодушной роже хоть что-то бы отразилось. Вадим с невозмутимым безразличным лицом, словно не замечая, что я его уже четвертовала и скормила акулам, берет из коробочки на столе мармеладную дольку, разжевывает и делает глоток из чашки.

– Это моя чашка.

Вадим разворачивает чашку портретом Бодрова к себе, с пару секунд смотрит, затем делает еще один глоток.

– Он тебе пиздит.

– Мы с ним как-нибудь сами разберемся.

– Может, он тебе подскажет, что вот с этим делать.

Вадим подталкивает ко мне черную папку в плотной кожаной обложке, лежащую на столе.

– Что это?

Одновременно с этими словами я беру в руки папку и открываю.

– Решение о признании тебя виновницей ДТП, – равнодушно жмет плечами мужчина и опять делает глоток из чашки, – заключение о размере ущерба… там много всего интересного.

Я пробегаюсь по сухим официальным строчкам отчета и чем дальше читаю, тем больше у меня глаза лезут на лоб. Сумма ущерба указана просто баснословная. Мне придется не только отдать все, что накоплено после продажи квартиры и отложено на операцию маме, но даже этого будет не хватать.

Строчки плывут перед глазами, в голове нарастает неясный гул, документы в моих руках мелко подрагивают. Внутри кипит злая обида. Никогда еще я не чувствовала себя настолько беспомощной. Ну почему?! За что?! Что я сделала не так?! Боролась из последних сил, чтобы помочь единственному близкому и любимому человеку? Старательно гребла против течения, не думая о том, что меня только сильнее относит назад?

– Я найду деньги, – лепечу ему невнятное, давясь подступающими слезами.

Понятия не имею, где я их найду. Может, продать себя на органы? Пусть сердце заберут маме, а все остальное растащат в счет уплаты долга.

– Может, ты позволишь мне отдавать тебе частями?

– Могу позволить вообще ничего не отдавать.

Я смотрю на него непонимающе. Мужчина не торопится отвечать, с ничего не выражающим лицом разжевывает мармеладку и делает очередной глоток из чашки.

– Я тебе еще в первый день говорил. Разок тебя трахаю и ты ничего не должна.

– Вадим, я…