Я Пилигрим - стр. 29
Глава 11
Если судьба когда-нибудь забросит вас в тот уголок мира, где встречаются Франция и Германия, и если у вас достаточно крепкие нервы, обязательно сверните в сторону от деревни Ротау и поезжайте через сосновые леса к предгорьям горного массива Вогезы.
Вы вскоре окажетесь в уединенном местечке под названием Натцвайлер-Штрутхоф. Когда-то здесь был нацистский концлагерь, теперь почти забытый, в отличие от таких включенных во все путеводители ужасных мест, как Аушвиц и Дахау. Выехав из соснового леса на перекресток, вы увидите обычный дорожный знак: одна стрелка указывает на местный бар, другая направляет вас в газовую камеру. И это вовсе не шутка.
Десятки тысяч узников прошли через ворота этого лагеря, но почему-то мало кто о нем слышал. И невольно возникает вопрос: если даже такая бездна человеческих страданий не смогла вызвать потрясение, достаточно сильное, чтобы быть зарегистрированным на шкале Рихтера двадцатого века, то чего же тогда вообще стоит прогресс?
Я попал туда, когда мне было двенадцать. В летние каникулы Билл и Грейс, как обычно, сняли в августе номер в парижском отеле «Георг Пятый». Они оба интересовались искусством. Моя приемная мать любила старую классическую живопись и хотела, чтобы каждый, кто приходил к ней в дом, сразу видел: хозяйка не только богата, но еще и обладает изысканным вкусом. Билл, благодарение богу, в этом отношении отличался от жены: для него не было большего счастья, чем найти новую галерею или побродить по мастерской какого-нибудь молодого начинающего художника.
Грейс не проявляла к этому никакого интереса и давным-давно запретила мужу вешать на стены свои новейшие приобретения. Приемный отец, бывало, говорил, подмигивая мне:
– Она права. Чем бы это ни было, искусством такое назвать трудно. Я называю это благотворительностью: кто-то жертвует деньги в специальные фонды, я же предпочитаю лично поддерживать голодающих художников.
Билл, конечно, шутил: на самом деле он прекрасно знал, что делает. Много лет спустя я убедился, что мой приемный отец был настоящим экспертом в современной живописи. Вообще-то, это довольно странно, учитывая полное отсутствие у него соответствующего образования: интересы предков Билла лежали исключительно в сфере химической промышленности. Его мать происходила из семьи крупных фабрикантов, ее девичья фамилия была Дюпон.
Мы жили в Париже уже вторую неделю, когда моему приемному отцу позвонил из Страсбурга какой-то тип и сказал, что у него есть рисунки Роберта Раушенберга еще тех времен, когда этот великий представитель поп-арта был никому не известным моряком. На следующий день мы с Биллом взяли сумки и сели в самолет, оставив Грейс делать покупки в «Гермесе» – модная одежда была второй ее страстью после классической живописи.
После того как Билл купил рисунки, встал вопрос, чем нам заняться в Страсбурге в воскресенье.
– Думаю, стоит съездить в Вогезские горы, – сказал мне приемный отец. – Есть там одно место, которое тебе непременно следует увидеть. Грейс наверняка сказала бы, что ты для этого еще слишком мал, но я так не считаю. Видишь ли, иногда жизнь кажется нам очень тяжелой, поэтому важно научиться правильно расставлять приоритеты.
Сам Билл узнал про Натцвайлер-Штрутхоф от своего отца: во время Второй мировой войны тот служил подполковником в Шестой армии США. Отец Билла прибыл в лагерь сразу после того, как его покинули эсэсовцы. Ему было поручено составить отчет, этот документ был впоследствии оглашен на Нюрнбергском процессе, где судили военных преступников.