Я переиграю тебя. Реванш - стр. 21
– Ну вот. Значит, будешь моим другом?
Он замолк ненадолго, глядя на меня с непонятными мне эмоциями, а затем выдохнул и произнес:
– Я буду для вас всем, кем пожелаете, Каролина.
Острая, удушливая боль вытягивает меня из воспоминаний. Грудь жжет так, словно Пушок только что проехался по ней когтями, а тело покалывает от фантомных касаний Андрея – теплых, заботливых, отцовских. Обхватываю себя руками, пытаясь как можно дольше сохранить эту прекрасную и в то же время мучительную иллюзию, но, к сожалению, она растворяется за считаные секунды. Мне снова становится зябко, холодно, одиноко, пусто и невыносимо грустно.
В шестилетнем возрасте я не поняла всей сути слов Андрея и не приняла их всерьез. Но он действительно стал для меня всем. Не просто другом, а самым близким человеком, с которым я проводила большую часть своего времени. Моим защитником, советчиком, еще одним братом и отцом.
Андрей был огромной частью моей жизни, а теперь его нет. И я не знаю, как мне жить без него дальше? Как принять тот факт, что я никогда больше не увижу его лица, не услышу строгого голоса, не поспорю с ним, не поругаюсь, не обниму и не поболтаю обо всем на свете?
Боже, как?!
Мой тихий плач смешивается со сдавленным, мучительным стоном, и я падаю на колени рядом с небольшой ямой, которую выкопала. Перед глазами все плывет, сердце болезненно бьется о клетку ребер, но я заставляю себя вытащить из кармана нашу с ним фотографию и посмотреть на нее.
За все проведенные годы с Андреем было сделано всего несколько совместных снимков, ведь мой серьезный бука не любил фотографироваться, а я не напирала. И теперь корю себя за то, что не заставляла делать это наперекор его желаниям. Фотографии – единственное, что у меня осталось. И копию одной из них, самой первой, я дрожащей рукой опускаю в яму.
Мое семилетие. Мой первый день рождения с Андреем. На снимке я улыбаюсь от уха до уха, а Андрей, как всегда, сдержан и серьезен. Одни только глаза намекают на то, что он доволен происходящим. Такой молодой и симпатичный. Двадцатисемилетний мужчина, которому «повезло» нянчиться и охранять мелкую разбойницу.
– Я люблю тебя, – глядя на снимок, еле слышно произношу то, что не успела сказать Андрею в жизни. – Ты стал для меня всем и даже больше, – добавляю еще тише из-за нового наплыва слез. – А я стала твоей погибелью, за что никогда не прощу себя.
Зарываюсь рукой в кучу вырытой земли, набираю горсть и высыпаю ее поверх фотографии, чувствуя, будто добрая доля жизненных сил покидают меня. Хотя так оно и есть. Я неспроста решила похоронить наш совместный снимок, а потому что вместе со смертью Андрея часть меня тоже погибла. Необъятная часть, без которой я ощущаю себя неполноценной.
– Надеюсь, ты слышишь меня, где бы ты сейчас ни был. И видишь, насколько мне жаль, – выдавливаю из себя сквозь слезы и душевную боль. – Знаю, что не могу просить тебя об этом, но я прошу… Прости меня. Прости. Я не хотела, чтобы ты погиб. Прости…
Продолжая повторять одно и то же, беру еще одну горсть и бросаю в яму, с содроганием сердца наблюдая, как наш снимок все больше покрывается землей. А сразу после вздрагиваю всем телом, слыша за спиной уверенный женский голос:
– Ему не за что тебя прощать.
Резко оборачиваюсь и вижу Лизу, чему несказанно удивляюсь.