Я однажды приду… Часть IV - стр. 63
– Катерина, человек, жена командора.
И что? Я гордо посмотрела в эти уже совершенно жёлтые глаза – да, жена, и люблю, и муж любит, и ничего вам с этим не сделать. Глеб погладил меня по плечам, значит, тоже смог побороть давление, и таким образом пытается поддержать. Тот же металлический голос произнёс:
– Катерина, твоя энергия уникальна, мы возьмем её на хранение.
Что?! Но ничего сделать или сказать я не успела – темнота накрыла меня, и в ней лишь мгновенной вспышкой сверкнул яркий жёлтый блеск глаз серого.
Большие жёлтые глаза преследовали меня везде, в полной боли темноте они светились, и боль от этого света становилась сильнее и сильнее, как будто наполнялась от этой желтизны. Когда мне удавалось хоть немного отвести взгляд от этих глаз, боль немного утихала, но глаза снова находили меня, и боль начинала терзать тело ещё сильнее. Я не поняла, когда в этой жёлтой боли проявилось слово, вернее сначала буквы, такие маленькие буквы, они проскальзывали среди лучей желтизны красными линиями и пытались собраться в слово. Но желтизна опять заполняла всё пространство и буквам снова приходилось с трудом продираться сквозь неё. Я пыталась сфокусировать взгляд на этих красных линиях, понять какие это буквы, и снова жёлтые глаза вставали перед ними и закрывали их своим светом боли. И вдруг что-то произошло, какой-то звук неожиданно пронзил меня, жёлтые глаза вдруг остановились и буквы мгновенно собрались в слово «Глеб». Глеб! Я закричала тонким звуком, постепенно переходящим в звериный рык, невозможный для человеческого горла. И полная темнота – совершенно ничего, ни глаз, ни букв, одна чёрная боль.
Когда ушла боль, я не осознала, темнота стала просто темнотой, обычной темнотой, глухой, без единого проблеска света. Темнота заполняла меня всю – я не чувствовала ни рук, ни ног, ни вообще самого тела. Потом проявился очень тонкий, едва различимый звук, он расширялся, превращался в какую-то мелодию, и она зазвучала в темноте сначала просто звуком, а потом и голосом, нежным женским голосом. Песня моря Анжелины, молитва ушедшим в море.
И опять боль, невероятная, обжигающая изнутри, горящая снаружи всполохами, но в этом пламени боли я стала осознавать сначала руки, потом и всё тело. А Анжелина пела и пела, и её голос гасил огонь боли, он постепенно стал затухать и скоро угас совсем, проявляясь лишь иногда в отдельных местах небольшим всполохом. Стала рассеиваться и темнота, она посерела, и в ней проявились лучи, сначала отдельными полосками, а потом ярким мощным потоком солнечного света.
Судя по звуку прибоя, я лежала где-то рядом с морем, на чём-то очень мягком и воздушном, но не могла пошевелиться, не двигался даже мизинец, и глаза не открывались, хотя сквозь веки проникали яркие лучи солнца. Прозвучал нежный голос Леи:
– Катя пришла в себя.
– Катя, попытайся открыть глаза.
Как всегда, Олаф был деловит и спокоен, какое счастье услышать его голос, но тело меня не слушалось, и мне пришлось долго стараться, чтобы хоть приподнять одно веко.
– Вот и молодец, полежи немного, я пойду Глеба посмотрю.
Не тратя силы на открывание глаз, я просипела:
– Глеб… что…
– Жив, можешь не страдать, полежит немного, отдохнёт от тебя и скоро встанет. Лея, работай, я тебе всё объяснил, пока только так. Амир вернётся, тогда подумаем.