Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга - стр. 38

Юрка превзошёл мои ожидания. В какой-то момент я даже стал опасаться, что учительница литературы, очарованная приведённым мной еврейским вундеркиндом, никуда не поедет, и опять я буду вынужден утолять свой сексуальный голод только за счёт перераспределения крови от таза к желудку.

Как же мне было прервать явный перебор Бабьяка?!

Тут я вспомнил о коробке из-под сигар, набитой оловянными солдатиками, подаренных мне Юркой.

У Бабьяка было хобби, которое по силе своей даже перебивало любые его сексуальные порывы, – оловянные солдатики! Юрка изучал по старым книгам формы солдат европейских армий эпохи наполеоновский войн, сам рисовал воинов различных рангов, лепил формы и отливал солдатиков из олова, а потом терпеливо раскрашивал их. Он подарил мне с полусотню таких солдат несколько часов назад.

Ну, пианист, погоди…

В самый разгар затянувшегося вечера, когда мамин музыкальный восторг достиг уровня близкого к сексуальному возбуждению:

Я раскрыл сигарную коробку, где на белой вате сверкали красками гусары-кирасиры-и-гренадеры:

– А сейчас, ещё одно чудо Бабьяка!

Юрка тут же захлопнул крышку пианино, а маманя свирепо зыркнула на меня своими очаровательными глазами и приказала мужу:

– Надо одеваться!

Содержимое холодильника директора мясного магазина, орошаемое шампанским, переселялось в наши ненасытные желудки… Сытость убаюкивалась великолепными музыкальными вариации Бабьяка и блеском его оловянных воинов.

В этом хрустально-ковровом логовище было что-то до такой степени противоестественное… Но зато какие это были солдатики!

Была просто хрущёвская оттепель – до конца коммунистической зимы ещё очень далеко, но кто-то уже пробовал открывать литературные кафе, а возле памятника Маяковскому пытались читать стихи Осипа Мандельштама.

Стипендии студента медицинского училища хватало только на сигареты, на еду приходилось подрабатывать санитаром. Моим коллегой по ночным дежурствам в приёмном отделении Первой градской больницы был Гриша Цейтлин.

Цейтлин – фигура потрясающей целеустремленности. Гриша поступал в медицинский институт не менее пяти раз. После каждого провала он не разменивался на обходной путь к врачебной профессии через фельдшерское училище, который выбрал я, а вновь и вновь садился за школьные учебники, зарабатывая на жизнь мойкой полов и перевозом каталок с пациентами по длинным коридорам старых московских больниц.

Сейчас Григорий Янкелевич Цейтлин – доктор медицинских наук, заведующий отделением реабилитации Института детской онкологии и гематологии Российского онкологического научного центра им. Блохина, РАМН.

У Гриши был приятель – колченогий пьяница Серёга, который потерял свою ногу в венгерских событиях: тогда их называли «подавлением контрреволюционного мятежа». Серега пригрелся в небогатом доме врача-лаборанта – образованнейшей еврейской женщины, воспитывавшей в одиночку единственную дочь. Серёга просто-таки женил на себе глупенькую шестнадцатилетнюю Маринку, а для, как он говаривал, «снятия семейной напряжённости» представился маме «полужидком». Мама молча страдала за судьбу своего чада, но любовь, как известно, зла. Да и колченогий «козёл» был не из глупых: он подпитывал любовь впечатлительной девчушки к себе не только устрашающими рассказами о кровавых боях на улицах Будапешта, но и маленькими семейными литературными вечерами, где читались произведения советских авторов с еврейскими фамилиями.