Я никогда не обещала тебе сад из роз - стр. 21

– Лежи тихо. Это не больно, – твердили ей, потом начинали шуровать своими инструментами. – Смотри, сейчас твоя куколка заснет. – И на лицо опускалась маска, а вместе с ней – тошнотворно-сладкий химический сон.

– Где я? – спрашивала она.

– В сказочном царстве, – был ответ, а вслед за тем начиналось нестерпимое жжение в самом сокровенном месте.

Как-то раз она спросила одного интерна, который, похоже, сопереживал ее мучениям: «Для чего вы все мне бессовестно врете?» И он ответил: «Да просто для того, чтобы ты не боялась». А в другой раз, когда ее вновь пристегнули ремнями к тому же столу, ей сказали: «Чик – и готово». На языке тех изворотливых лжецов, как она поняла, это означало, что ее сейчас убьют. И опять последовала прозрачная ложь насчет куклы.

Какое издевательство – одна ложь за другой! Ну хуже ли это, чем простое убийство? Что творилось у них в воспаленных мозгах, у этих убийц, суливших ей фальшивый «порядок»? А потом, сквозь жестокую боль: «Как твоя куколка?»

Во время своего рассказа она косилась на доктора Фрид, сомневаясь, что мертвое прошлое вызовет что-нибудь, кроме скуки, в этом черством мире, но на лицо этой маленькой женщины тяжестью опустился гнев, а голос ее зазвенел от негодования при мысли о муках пятилетней девочки, чей образ стоял перед ними обеими. «Вот идиоты! Когда же они научатся говорить детям правду! Фу!» – И она в крайнем раздражении стала гасить сигарету.

– Значит, вам не все равно… – выговорила Дебора, осторожно ступая на новую почву.

– Да, черт возьми, ты права: мне не все равно! – был ответ.

– Тогда я вам расскажу такое, чего никто не знает, – сказала Дебора. – Они меня ни разу не пожалели, никто. Ни когда так грубо залезали мне внутрь, ни когда мне было так больно и стыдно, ни когда так долго и тупо врали, будто в насмешку. Они ни разу не попросили прощения, и я их не прощаю.

– То есть как?

– Они не избавили меня от опухоли. Она все там же, разъедает меня изнутри. Только теперь ее не видно.

– Тем самым ты наказываешь себя, но не их.

– Упуру наказывает нас всех.

– Упу… – как?

Внезапно распахнулся Ир, ужаснувшись, что одна из самых его сокровенных тайн выскользнула в земной мир, в залитый солнцем кабинет с креслами-ловушками. Ирский язык держался в глубокой тайне и тем тщательнее оберегался от людей, чем настойчивее овладевал ее внутренним голосом. По-ирски «упуру» означало все воспоминания и чувства, связанные с тем последним днем на больничной койке, когда все, что находилось поблизости, стало расплывчато-серым.

– Как ты сказала? – переспросила доктор, но Дебора от страха ринулась в Ир, и он сомкнулся, как воды, у нее над головой, не оставив даже ряби там, где она исчезла; поверхность была гладкой, а Дебора канула.

Глядя на нее, отшатнувшуюся от простых слов, или доводов, или утешений, доктор Фрид думала: насколько же больные страшатся своей собственной неконтролируемой власти! Им трудно поверить, что они всего лишь люди и что гнев их не выходит за человеческие пределы!

Через пару дней Дебора вернулась в Междуземье, откуда открывался вид на Землю. Вместе с Карлой и несколькими другими она сидела в коридоре возле палаты.

– Тебя в город отпускают? – спросила Карла.

– Только раз отпустили, когда мама приезжала, а так – нет.

– Хорошо время провели?