Я (не) твоя рабыня - стр. 5

От горькой иронии уголки губ грозили разойтись в безумной неуместной улыбке: она хотела секса – Вселенная ее услышала.

Кровать застонала под тяжестью второго тела. Вита почувствовала, прикосновение к голени, почти ласковое.

– Убери руки, – приказал Филипп.

Что-то внутри сломалось, когда Вита подчинилась, отвела ладони от груди и вцепилась в простыни.

– Умница.

Вита зажмурилась крепче, когда почувствовала чужие ладони на коленях. Воля и гордость стирались в пыли, растворялись в океане унижения.

– Не ломайся, – Благополучный поглаживал ее колени, стараясь раскрыть, но Вита просто не могла себя заставить сделать это. Слишком живы воспоминания о другой ночи, когда она такая же беспомощная билась в жестких руках, а ее сопротивление ломали вместе с жизнью.

– Вот так, – Вита не видела лица Благополучного, но в его голосе слышалась довольная улыбка.

Она медленно ослабила сопротивление, Филипп перехватил ее икры, одним рывком раздвинул ноги и подтянул ближе к себе. Вита почувствовала прикосновение к самому сокровенному месту тела. Семь лет назад она поклялась, что ни один мужчина не увидит ее нагой и не прикоснется к ней, но теперь чувствовала чужие пальцы в своем сжавшемся от страха лоне. Силы воли едва хватало, чтобы не закричать.

– Ты узкая, – голос Филиппа стал хриплым, – люблю узких.

Вита услышала, как он сплюнул себе на ладонь, а потом почувствовала тяжесть его тела.

– Открой глаза.

Покидать построенный воображением домик не хотелось, но в нем рухнула еще одна стена. Преграда, возведенная между сознанием и окружающим миром. Вита подчинилась, лицо Филиппа находилось слишком близко. Она чувствовала запах рома и табака в его дыхании.

В серых глазах Харона не осталось льда, в них горело пламя.

– Люблю, когда женщина смотрит на меня, когда я в нее вхожу. Лоно обожгло болью, такой сильной, что Вита вскрикнула. Но Филипп надавил сильнее, проникнув до самой матки.

Вита задохнулась от боли.

– Ты девственница, – это был не вопрос, а утверждение, но открытие не заставило его отступить. Мальчишка, способный останавливаться умер в ночь, когда родился Харон. Сострадание – чувство, которому нет места в сердце мужчины, построившего империю на крови.

Филипп усилил напор, резкими толчками вдалбливая ее тело в кровать. Вита застонала от боли, как она и думала, все фильмы и книги лгали. Возможно, мужчины и получали удовольствие от секса, но точно не женщины. О каком удовольствии речь, если твое нутро рвут на части.

Когда все было кончено, Филипп вытерся краем простыни, встал, неторопливо оделся. Вита свернулась калачиком под скомканным одеялом, слезы высохли, страх растворился в мягких волнах апатии.

– Завтра в семь жду тебя по этому адресу, нам надо о многом поговорить, – Филипп положил визитку на прикроватный столик рядом с ее телефоном, – надень короткое сексуальное платье и никакого белья. Если не придешь, я очень расстроюсь, а тебе не захочется увидеть меня расстроенным. И, надеюсь, тебе не надо говорить, чтобы ты не обращалась в полицию. Это будет нашим маленьким секретом.

Он снова улыбнулся, но губы дрогнули, впервые за много лет сердце вдруг кольнуло забытое, чуждое чувство.

Жалость?

Филипп усмехнулся. Харон и жалость – вещи несовместимые. В любом случае девчонка ему еще нужна, у него на нее большие планы и состраданию в них нет места.