Я написал книгу - стр. 39

«Так ты, стало быть, избранный?» – жмурилась Дуся. – «Слышишь глас божий?»

– Все люди – избранные Господом. Иначе бы и не жили на Земле. И все слышат голос Его. Только одни не желают его осознавать, другим легче слушать иной голос.

«Иной – это Самозванца?» – насторожилась кошка.

– Если голос Господа – это Совесть, то прочие голоса – это прочие голоса. Самозванца, либо его приспешников – без разницы.

«В чем же разница? Как понять, who is who (кто есть кто)?» – Дуся встала и выгнула спину дугой – потянулась.

– Разница в том, что у меня есть много вопросов, на которые я ищу ответы. Они же, по их мнению, знают все ответы, а вопросы, если таковые имеются, всегда начинаются со слов «почему не: по инструкции, по правилам, по порядку, без шапки?». Всезнайки и всеумейки, так их растак.

«Так отчего же их столь много? Они рулят, где только могут. В том числе и в твоей литературе», – кошка внимательно и как-то задумчиво посмотрела мне в глаза.

– В моей литературе они не рулят, в ней рулю я сам. А много их оттого, что так примитивней, стало быть, легче. Жить по совести просто, но это сложнее. Примитивизм давит со всех сторон.

«И что делать?» – Дуся пошла прочь по своим кошачьим делам, обернувшись на меня на пару секунд.

– Ответ всегда один и тот же: надо верить. Вера – вот наша надежда.

«И любовь», – мяукнула на прощанье кошка и скрылась во мраке кустов.

– Но пока мы еще никому не продали

Нашу Веру, Надежду, Любовь (песня А. Романова из «Воскресенья»), – пропел я себе под нос.

ЧЧ имел свои взгляды на мою «беседу» с кошкой. Они не были противоположными, они не были согласными, они были просто такими, какими должны, пожалуй, быть. Я пишу не только для себя, но и еще для тех, кто против меня. Точнее, даже, пока не против меня, но против моих книг. Если книг будет больше, то противной во всех отношениях массы сделается тоже больше, и она уже будет реализовываться против меня. Действие всегда порождает противодействие.

Что же этому возразить? Пожалуй, что и нечего. Только вот я пока не знал, кто может быть противник моему творчеству, как писателю. Разве, что загадочный отдел «Зю», который, если принять во внимание его кооперацию с ментами, является государственной структурой с обычными в таких случаях полномочиями: не пускать, не разрешать, давить и разрушать. Еще Вова Ленин заметил, что «государство – это машина», а машине не свойственно сострадание, жалость, любовь. Как и ее машинистам, пожалуй.

Когда мы встретились на улице с поэтом Жорой, я еще не имел никакого мнения по поводу поэтических кругов, я никого в них не знал, да и они меня не знали. Мы существовали параллельно.

Жора, подписывая мне свой сборник стихов, не дулся от гордости и важности, просто у него в портфеле завалялся один из авторских экземпляров, вот он мне его и подарил.

– Круто, – сказал я. – Теперь можно эпиграфы отсюда брать.

– Как будет угодно, – ответил он и не сдержал довольную улыбку.

Я бы тоже улыбался, если бы довелось вот так же непринужденно подарить на улице своему какому-нибудь знакомому по яслям одну из своих книг.

– Позвольте, – Жора о чем-то догадался. – Куда эпиграфы брать?

Вот тут-то я и раскололся: рассказал, что написал, когда написал и про что написал.

– Четыре книги? – недоверчиво поинтересовался он.