#Я – мама, и я хочу на ручки! Ответы на вопросы, которые сводят родителей с ума - стр. 19
И в конце концов в какой-то момент дорасти до того, что можно быть разной, можно быть несовершенной, ненормальной, странной. И ребенок может быть разным, и мнение окружающих не вызывает уже такого ужаса.
Мы говорим о стыде, потому что мы свой стыд часто заменяем раздражением на детей. Давай еще скажу о том, что может скрывать раздражение или злость.
Я помню, меня очень раздражала осторожность Паши, когда ему было года полтора-два. Что он не кидается «безбашенно» кататься с любых гор, а постоит, посмотрит, отойдет. И очень мне уж хотелось с этой его осторожностью что-то поделать.
Что это значило для меня, что он слишком осторожный? Для меня это означало тогда, что он не «слишком мужественный» (в два-то года!). А что означало для меня, что он не «слишком мужественный»? Что он не сможет защитить себя в случае угрозы. И это приводило меня в состояние сильнейшей тревоги, что жизнь моего сына может оказаться в опасности, что с ним может что-то случиться и т. д. и т. п. Но это была моя тревога, основанная на моем опыте, когда со мной «что-то случалось». И это было мое собственное непринятое бессилие и беспомощность, которые я все пыталась через Пашу контролировать. А Паша-то здесь ни при чем.
Вообще, и в случае со стыдом, и в случае с чрезмерной тревогой, подмена их злостью часто является свидетельством наших, родительских, «детских травм». Когда какой-то пугающий нас опыт невозможно было прожить и получить сочувствие и поддержку, то испуганный «ребенок» так и остается внутри нас и очень боится повторения этого опыта. И еще возникает такая защитная, контролирующая «часть» в психике, которая делает все, чтобы этот опыт не повторился. Например, если в детстве меня часто критиковали, то моя защита будет работать так, что я буду избегать ситуаций, где меня могут плохо оценить, или я буду стараться всем понравиться и так далее.
А ребенок, поскольку он «наш», очень сталкивает нас с собственным детским опытом. Он может напоминать нам того «испуганного ребенка» в ситуации беспомощности или бессилия (как в моем примере с Пашиной горкой). И мой «защитник от травмы» будет говорить так: «Надо его переделать, чтобы с бессилием ты больше не столкнулась».
Или может напоминать «не такого, ненормального ребенка», которого тоже надо исправить, чтобы больше не сталкиваться с критикой «взрослых», как в твоем примере с Эриком.
Или наш реальный ребенок может напоминать вовсе не «травмированного ребенка» внутри нас, а того самого человека, который вызывал непереносимые чувства. И тогда «защитник» будет говорить: «Нет, со мной это не повторится!» И реакцией будет сильная злость на ребенка и опять попытка его изменить.
Я помню, какую ярость вызывало у меня, когда Паша в ответ на мои какие-то вопросы или просьбы меня игнорировал: ничего не говорил в ответ, как будто не слышал, занимался своими делами. И я прекрасно знала, что ребенок увлечен, надо подойти, присесть, установить контакт и т. п. Но у меня совершенно непроизвольно поднималась сильнейшая неадекватная злость. Пока я не увидела, что мне это напоминает детский мой опыт, когда мама наказывала меня тем, что «не замечала», игнорировала.
В общем, если что-то в поведении ребенка вызывает неадекватную по силе, устойчивую злость – это повод быть внимательней к себе и залечивать свои травмы.