Я, Хаим Виталь. Роман - стр. 6
Здесь же, в мрачном Цфате, она просто места себе не находила.
– Тогда вот сюда, осторожно, по ступенечкам, – извините, у нас темновато, это правда, – оправдывалась Шабабу перед приезжей сеньорой.
Поскольку она сказала, что все подготовлено для окунания, то Шабабу не придиралась, только провела по ее распущенным волосам растопыренными пальцами, подтверждая, что узлов нет, все расчесано на славу.
– Глаза, брови, ушные раковины – методичным скучным голосом проговаривала Шабабу по выученному наизусть списку, – коленки, подмышки…
– Да, – каждый раз отвечала гостья, ежась в накинутой на плечи простыне.
– Зубы, ногти, – перечисляла хозяйка священной воды.
– О да, – трепетно отвечала окунающаяся.
– В таком случае давай сюда простыню и окунайся, – подытожила Шабабу, – Как принято у вас окунаться? Сколько раз?
– У нас принято семь, госпожа.
– Столько же и у нас, госпожа. – передразнила ее Шабабу, усмехнувшись щербатым ртом. – Погоди! Волосок на спине.
Она сняла волос и задала последний вопрос:
– После какого окунания вы произносите благословение?
– После первого.
– Так же и мы. Ну, ступай! Держись за перила, пожалуйста, не хватало мне, чтоб вы ноги переломали.
Эстрелла вошла в узкий проход, который вел по кривой и неловкой лестнице из сбитых камней прямо вниз, в темную воду. Родниковую и холодную, но чего не сделаешь ради любимого мужа. Впрочем, это была мицва, а мицву делаешь ради самой себя, поскольку иначе не сможешь выполнить свое предназначение.
– Кашер! – Провозгласила Шабабу после первого окунания. Эстрелла, захолонув и задохнувшись от мрачно колыхавшейся воды, едва была способна проговорить благословение.
Потом, после гулкого, под сводами каменной миквы, «Амен!», быстро и верно выполнила еще шесть глубоких окунаний, придерживая себя нарочно на глубине, чтобы волосы не всплыли на поверхность, и легко вспрыгнула, отряхиваясь.
– Все! – и запела песенку на ладино, веселясь, что сделала заповедь, мицву.
– Ах ты певунья, – улыбнулась Шабабу. – Вот такой гостьи, право, у меня еще не бывало! Чтобы в микве песни распевать!
Она накинула на плечи Эстрелле ее привезенный с багдадской ярмарки прекрасный кусок махровой ткани, служивший полотенцем, и сопроводила в комнату для одевания.
Та живехонько растерлась ароматным маслом, набросила платье до пят, приоделась по-нарядному в мантилью, украсила волосы жасмином, что рос перед выходом на улицу, и стремительно пересекла переулок под синагогой Альшейха, чтобы не наткнуться на группы учащихся, мелькнула ужом под аркой, поправила плед и уже более степенно направилась к своему дому.
Муж, возвышенный и строгий раби, заранее вышел ей навстречу, так как переулок граничил с мусульманским рынком и был темным и не очень приятным.
– Окунула кастрюльки? – спросил он, улыбнувшись.
– И кастрюльки, и не только, – ответила она весело. Они не все привезли с собой из Каира, купили новую посуду уже здесь, а новую посуду положено окунать в воды миквы.
– И сколько они с тебя взяли?
– Два талера.
– Ладно, – усмехнулся он. – Я тебе собственную микву построю!
Его мать открыла половинку двери изнутри.
– Что вы топчетесь перед домом, почему не заходите?
– Мы разговариваем. Можно?
– Не наговорились еще? Кто будет укладывать старших? Они там спорят, кому где спать. Не привыкли еще, тоскуют по своим хорошим постелям! Новая мода – семеро по лавкам! Как ты им объяснишь, зачем ты их сюда перевез?