Я есмь дверь… - стр. 45

Промах был смертельно опасен. И Иван попал в эту узкую полосу, самолет зарычал, затрещали стойки шасси, заскрипела фанера, запищали тряпки, но самолет выдержал и, недолго прокатившись, встал. Ванек похлопал Ивана по плечу и сунул под нос карту. И произнес странное слово «Фарингтон», было понятно, что так называется гора, что была справа. Координаты их были определены. Но Иван вдруг заметил другое, то, зачем они сюда прилетали: дальше по косе был раскидан еловый лапник, и он еще кое-где дымился. Этот лапник очень дымовитый, вот его-то и видели с бомбардировщика, и пожар этот был явно сотворен человеческими руками. Недалеко в слабом обличье дыма стояла фигура и махала руками, она то ли приглашала, то ли прогоняла.

* * *

За забором была натоптана дорожка, похоже, обслуга авиабазы пользовалась этим коротким путем до дома. Иван все знал о жизни Ванюшки по той причине, что все эти годы переписывался с ним. Тот оказался любителем писать письма, а Иван постепенно втянулся отвечать. Большим летчиком Ванек так и не стал, в 1939-м на Халхин-Голе был ранен и комиссован подчистую из авиации. Но, вернувшись домой, был восстановлен в своей должности, хоть и в гражданском статусе, сам летал на пожары в тайгу, хотя теперь уже и вторым номером. Свою красавицу «одноклассницу» он выгнал, она еще тогда не к маме уходила ночевать, а к завпроду аэродрома; мама ее тщательно прикрывала. Вот такая банальная история. Последние письма Ванек начинал со слов из песни «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». В начале этого года его наградили орденом «Трудового Красного Знамени», он спас от стихии много живой природы. Вот таким был Ванек.

Двухэтажные бараки стояли ровными строчками. Они были из хорошей сибирской сосны и за те годы, что Иван их не видел, казалось, что и не обветшали. Иван постучал в знакомую дверь, но никто не ответил, тогда он вышел на крыльцо и присел на ступеньку. Мысли начали разбегаться в разные стороны, но шаги по тротуару заставили его оглянуться: чуть прихрамывая, к нему приближался Ванек. Он каким был, таким и остался, открытым и улыбчивым. Ваня почему-то ему не сообщил, что опять женился, завел двух девочек-близняшек и утром водил их в ясельки. Жена у него сегодня дежурит на метеостанции в ночь, но скоро уже будет. Он как всегда выглядел счастливым и сразу начал с того, что, когда вдруг чуть светвсе вокруг засветилось и загудело, он сразу почему-то о нем подумал.

– От наших самолетов шума и грохота в два раза меньше, да и в такой час уже давно ни одного борта не принимали.

Иван в ответ сказал прямо, без вступления, что за ним гонятся с собаками, и хорошо бы было, чтобы у Вани его никто не видел. Весь свой горестный рассказ Иван втиснул в две минуты, времени было мало. Ванек уже не улыбался; все, что он услышал, было страшно и несправедливо. Иван просил помочь ему исчезнуть, он в тот же момент начал ему помогать тем, что вытащил из-за шторы коробку с деньгами и все, что было, отдал ему. Потом достал из шкафа какую-то гражданскую одежку и заставил Ивана переодеться. Понимая, что у того уже не может быть никаких офицерских удостоверений, сунул ему какой-то свой членский билет с фотографией и печатью. Ванек знал, что если исчезать, то надо успеть на станцию, на поезд, идущий на восток, а он стоит не больше пяти минут. Теперь у Вани был служебный Газик с брезентовым верхом. Он ладно завелся, и они тронулись прямиком на вокзал, у Ванька в кассе были какие-то прихваты, и он купил билет на свое имя в плацкарт до Хабаровска. Когда Иван уже ступил на ступеньку вагона, Ванек сказал только одну фразу: