Я есмь дверь… - стр. 14

История этого парнишки была ужасна по сути, но явно реальна в той общей картине, которая происходила вокруг. Он сам из Волоколамска, его отец был протоиреем в Храме Покрова Пресвятой Богородицы, а мама служила при храме. Когда во время рождественской службы туда ворвались вооруженные люди, облаченные, как инквизиторы, в кожу, отец попросил их очистить храм. А в ответ услышал, что они пришли по его душу. Тогда отец сказал громко и внятно, что отрекается от Сатаны и плюнул в их сторону. Его застрелили прямо у иконостаса, а следом и матушку, которая к нему кинулась. Парнишка убежал в Москву и пытался пристроиться у Софьи и Ивана. Было понятно, что его обязательно найдут. Фамилия у него была больно запоминающаяся – Победоносцев. Его накормили чем было, и отправили назад за стенку-перегородку. Звали его Иваном, как-то все кругом были Иванами. Тут Баскаков вспомнил, что вообще-то он Василий, и тоже Иванович, но ведь не в каждой русской сказке Иваны родства не помнят.

Брата Ваню на период реабилитации после ранения отправили полетать на гражданских самолетах, да он и сам уже без неба жить не мог. И смастерил себе путь, не куда-нибудь, а на Сахалин, по маршруту 1930-го года, проложенному знаменитым летчиком Михаилом Водопьяновым. Но такое разрешение он получил с условием, что от Москвы до Хабаровска поедет на поезде, и обратно так же, а из Хабаровска на Сахалин полетит за штурвалом. И этого бы не разрешили, если бы не серьезная нехватка летчиков на освоение дальневосточных регионов СССР. Лучшую реабилитацию и придумать было нельзя. Туда – неделю в плацкарте, и обратно в плацкарте, все время лежа. В Москве такой роскоши было не сыскать. В Хабаровске он должен быть не раньше января, так как взлетать и садиться ему придется на лыжах.

Отца и маму Вани волоколамского похоронила община. Он тоже было приехал попрощаться, но вовремя сбежал. Искали парня по фамилии Победоносцев. Оплеванному уполномоченному явно было мало двух жизней. Василий с Варварой уже стали привыкать к этому парню. Он был очень начитанный и по возрасту прямо подходил им в сыновья. Они даже не решались сказать, о чем думают, а думали, что хорошо бы, чтобы у него отчество было Васильевич. Варвара и вовсе мечтала: если у него будет фамилия Панфилов, для нее наступит какое-то искупление за прошедшее и потерянное. В тот год поменять фамилию и отчество было обычной процедурой. Людей принуждали отказываться от родителей, что было какой-то гарантией выживания. Вот так и стали они жить вместе, как полноценная семья. Как бы уже и впроголодь, но по-человечески.

* * *

А старший лейтенант Иван Иванович, 22-х лет от роду, уже вторые сутки лежал на нижней полке плацкарта и старался размышлять на темы приятные и легкие. Он даже окна не расшторил, чтобы не грустить от зимних видов замерзающей природы. Иван временами дремал, когда вагон притормаживал, и вагоны громыхали друг об друга. В полусне ему виделось, что это крупнокалиберные пули бились о крылья и фюзеляж самолета. Уже где-то на полпути провидение прислало ему интересного собеседника, по которому было непонятно, то ли освободился он уже из лагеря по истечении срока, то ли перебирался из одного лагеря в другой. Мужчина был в телогрейке лагерного покроя, такой же казенной шапке, но при этом с черной бородой с густой проседью. Говорил он грамотно и интересно, и, по всей видимости, нуждался в собеседнике. Голубые петлицы с крыльями на форме Ивана, возможно, подвигли его поговорить о небесах, и он рассказал историю – не то религиозную, не то криминальную. Сейчас все предпочитали общаться на любые темы, но только не говорить о том, что происходит в реальном времени.