Я была хорошей женой, но после развода буду плохой бывшей - стр. 13

— Паша… Я не знала, что она придет… — жалобно сипит Божена. — Я ждала тебя… поэтому дверь открыла… И… это оказалась она.

Она.
А раньше я была сладким мышонком.
Любимой девочкой. Зайкой и котенком.

Куда все ушло?

Когда двери лифта закрываются, я прячу лицо за ладонями.

Лифт плавно трогается вниз, а вместе с ним обрушивается в пропасть что-то внутри меня.

Сквозь пальцы прорывается предательская влага — слезы, которые я так отчаянно пыталась сдержать перед ними. Но теперь уже неважно. Здесь, в этой кабине с зеркальными стенами, я вижу свое отражение: бледное лицо, тушь слегка размазана, губы сжаты в тонкую ниточку.

«Мумия», — снова всплывает его слово.

Я резко опускаю руки и впиваюсь ногтями в ладони. Боль — хоть какое-то подтверждение, что я еще жива.

Динг.

Первый этаж. Двери расходятся, и я выхожу в холл, и ко мне решительно шагает консьержка. В глазах горит ярость. Резко останавливается передо мной и молча протягивает белую флешку:

— Вот. Та самая запись.

9. 9

— Мам, почему ты молчишь?
Мама сердито поправляет бутоны высоких роз в вазе. Спиной ко мне. Её строгий пучок на голове меня нервирует.
Как в детстве.
Мама всегда, когда злилась, собирала волосы в тугой пучок, вставала ко мне спиной и чем-то занимала руки, пытаясь сдержать в себе гнев и раздражение.
Сегодня её руки заняты розами, которые, вероятно, утром отправил ей мой папа. Он каждый день отправляет ей букеты цветов.
Я восхищалась отцовской любовью к маме, но после сегодняшней встречи и слов о том, что я истеричка и должна быть умной женщиной, я… растеряна.
Мой отец тоже изменяет маме, а она терпит? Принимает? Не видит в этом проблемы?

— Я не знаю, что тебе сказать, — пожимает плечами и отрывает нижний подвядший лепесток, — кроме того, что тебе стоит успокоиться.
И опять замолкает.

В западной гостиной просторно, и окна открыты нараспашку, но я задыхаюсь. Я в королевстве кривых зеркал.

— Тебе уже возраст не позволяет истерики и слёзы, — откладывает лепесток на стол. — Но ты… уже дров наломала, поэтому какой я могу дать тебе совет?

— Дров наломала?

— Да, — мама оглядывается. — Мира, милая, тебе сколько лет? — сама отвечает на вопрос. — Сорок пять. Мозги где?

Я медленно моргаю.

— Измена — это не конец света, — с осуждением вздыхает. — Ты себе в разы усложнила жизнь с разводом, но твоё право. Ты ещё витаешь где-то в облаках…

— Значит, тебе отец тоже изменяет? — горько усмехаюсь я.

— Сейчас уже успокоился, — мама мягко улыбается уголками губ, а в глазах нет ни тени злости или ревности, — и ты хоть раз была свидетельницей моих криков? М? Наших скандалов? Или я позволяла посторонним людям слышать мои истерики?

— Нет, — медленно отвечаю я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

Мама никогда не кричала на папу и никогда не плакала на публике. Всегда была мила, нежна, спокойна и очаровательна. Ею все мужчины в нашей семье и в окружении отца восторгались и невероятно уважали. Кончики пальцев целовали, шёпотом рядом с ней говорили и никогда не смели усмехнуться в её сторону.

Мама поворачивается ко мне, наконец, и её лицо кажется таким усталым, таким… привыкшим. В ушах вспыхивают бриллиантовые серьги. Это тоже папин подарок.
Видимо, благодарность за её мудрость.

— Мне были важны наша семья, наш дом, наше положение, наша репутация, — говорит она тихо. — Я была на защите нашей семьи, потому что понимала… — позволяет себе короткий смешок, который осуждает меня, — понимала — эта жизнь не про розовых единорогов, Мира. Это борьба. И борьба женщины за мужчину — тихая, а ты… никогда не любила бороться и защищать.