Я, Ангел - стр. 30
Я кивнула, и она ласково поцеловала меня в щёку.
– Поехали, – поторопил папа.
– Но вы же будете приезжать на выходные? – спросила я.
– Да, приедем обязательно, – отводя взгляд, нерешительно ответила мама, и я заметила, как заблестели слёзы на её глазах. Она встала, а на её место присел, так же на корточки, папа.
– Ангелина, послушай… Ты уже взрослая, немного придётся пожить без нас. Ты справишься, ты у меня умница. – Я важно кивнула, так приятно было чувствовать себя самостоятельной. Но когда мы усаживаемся в машину, меня охватило чувство, что я никому не нужна. Как будто я осталась там, в пустой квартире, одна, забытая всеми. Хочется закричать, позвать маму, разреветься в голос… Но… Мама рядом, и я мужественно улыбаюсь…
…Сейчас с высоты прожитых лет понимаю, что мама не хотела или не смогла стать ему по-настоящему близкой, а тётя смогла. Скорее всего, мама не могла любить, и это качество передалось мне…
Не торопясь, отправилась искать могилу Оксаны. Мысли плавно перетекли к размышлениям о ней. Когда не стало родителей, сознание моё впало в спячку. Встреча с Ксанкой стала приятным пробуждением. Привязавшись к ней всей душой, отдав нашей дружбе нерастраченную любовь к родителям, я восприняла её предательство очень болезненно. Близкий человек взял мои самые чистые и светлые чувства, испачкал, скомкал, небрежно отбросил в сторону…
Боль в душе не утихала долго. Потом я приучила себя не думать об этом, дабы не бередить раны. Выдрессировала себя настолько, что перестала думать об Оксане совсем, вычеркнув её из своей жизни. В тот солнечный апрельский день, когда я увидела Ксанку в беспомощном состоянии, предчувствие близкой беды вползло в душу. Но я так привыкла к тому времени запрещать себе думать об Оксанке, что сознание, вольно или нет, буквально стёрло все мысли об этом посещении. Я забыла о ней. До того дня, когда ко мне пришли одноклассницы со страшной вестью о смерти подруги. Когда мир вокруг внезапно утратил краски, стал блёклым и серым. На похоронах я поняла, что ненависть, обида давно испарились, общаться же не хотелось из-за дурацкой гордости…
Так, казалось, тогда. Я корила себя за гордость, за то, что не сблизилась, не была рядом в последние дни Ксанкиной жизни. Так думалось тогда, когда хоронили самого близкого на тот момент для меня человека. Что же чувствую сейчас, спустя много лет, стоя у могилы? Кладбище разрослось за эти годы, искала я долго. Увидела на надгробии знакомые имя и фамилию, вздохнула с облегчением. Уже не думала, что найду. Могила была аккуратная, ухоженная, наверное, мама Оксаны навещает… Я села за столик, находящийся неподалёку. Глядя на цветную фотографию, погрузилась в размышления.
Мысли были просты и безжалостны, как приговор. Теперь, спустя много лет, я поняла, что не простила Оксану. Пытаясь по молодости одурачить себя, убедила, внушила, что простила. Сейчас нашла в себе смелость признаться, что не отпустила. Потому что у преступления под названием «предательство» нет срока давности и амнистии. Как нет и меры, которая определяет степень тяжести. Неважно, какое оно: молчание за детскую шалость или попытка устроить изнасилование подруги. Важна сама суть. Ласково улыбаясь в лицо, человек подло втыкает тебе в спину нож. Наверное, мёртвых всё же надо прощать. Но… Нет. Странно, но после этого осознания я испытала облегчение, с плеч упал огромный валун. Невозможно лгать себе долгие годы.