Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством» - стр. 35

Екатерина Великая однажды обронила, что, коль уж не можешь быть хорошим примером, тогда просто будь жутким предупреждением[40]. Греция своей участью действительно предостерегла все прочие отстающие в развитии европейские страны: железная клетка из прутьев долга и аскетизма уготована жертвам финансовых принципов, соблюдать которые в кризис оказалось невозможным. Но молодая женщина с площади Синтагма, бездомный переводчик Ламброс, миллионы других людей, готовых затянуть пояса, однако не желающих тонуть в бездонной пучине греческого долга, полны решимости показать остальной Европе, что существуют гуманные альтернативы, что бедствия Европы, пускай суровые, не должны перерастать в трагедию, что наши судьбы по-прежнему в наших руках.

После жестокого изгнания демонстрантов с площади Синтагма греческий летний зной стал собирать свою жатву, и демонстранты на площадь уже не вернулись. Вместо того они растворились в греческом обществе, где принялись распространять свои воззрения, дожидаясь, пока случится следующий пожар. В этот миг дух Синтагмы трансформируется в несокрушимое политическое движение, которое через урны для голосования создаст новое правительство, чьей простой задачей будет ликвидировать Подкормистан и разрушить тюремные стены. На ожидание ушло четыре года упорного труда.

Он вернулся домой рано утром в воскресенье. Усталый донельзя. Мы с Данаей уже легли, но еще не спали, дожидаясь успокоительного стука входной двери. Семнадцатилетний сын Данаи недавно ощутил себя взрослым и теперь предавался типичному поведению афинских подростков субботними вечерами: бродить с друзьями по улицам до поздней ночи, обсуждая все на свете, засиживаться в кафешках района Псири, в двух шагах от древней агоры. Афины – самый безопасный из городов мира, а в Псири и того безопаснее, но, как все родители на свете, мы облегченно вздохнули, когда хлопнула входная дверь.

В ту же ночь, едва я, как мне показалось, заснул, зазвонил домашний телефон. Привыкший ассоциировать ночные звонки с болезнями близких, я вскочил с постели и опрометью кинулся в гостиную.

– Господин Варуфакис? – поинтересовался до отвращения приторный мужской голос.

– Да, – прохрипел я сонно. – Кто это?

– Мы очень рады, что ваш мальчик вернулся домой, – продолжал мужчина. – Похоже, он отлично провел время в Псири. Потом двинулся по улице Метрополис, обошел Адрианову дорогу и добрался до дома по улице Байрона.

По позвоночнику пробежал холодок. Я завопил в трубку:

– Кто это, черт возьми? Что вам нужно?

Тон мужчины сделался ледяным.

– Господин Варуфакис, вы сделали большую ошибку, привлекая внимание к ряду банков в своих статьях. Если хотите, чтобы ваш мальчик и впредь возвращался домой целым и невредимым каждую субботу, прекратите так себя вести. Существуют более интересные темы, которые заслуживают вашего анализа. Спокойной ночи.

Мой величайший страх материализовался.

Стоял ноябрь 2011 года, второй пакет финансовой помощи Греции уже выделили. Если суть первого пакета сводилась к тому, чтобы заставить беднейших европейцев (в первую очередь греческих пенсионеров и работников с низким доходом) оплатить расходы иностранных (прежде всего французских и немецких) банков, то второй пакет был ориентирован на греческих банкиров: им списали до 32,8 миллиарда евро, а еще они должны были получить более 41 миллиарда евро в качестве компенсации через греческих налогоплательщиков, которые брали в долг у налогоплательщиков остальной Европы. Греческие банкиры поставили на карту буквально все, чтобы добиться этого диковинного трансфера.