Взорвать прошлое! «Попаданец» ошибается один раз - стр. 19

–  Андрей Николаевич, они не к бабке на печку забились, – возразил ему Фермер. – Сражаться будут не хуже прочих. Было бы желание, а как – мы научим. И Зайцев согласен с вашими союзничать, так что не переживайте. – И добавил: – Вы от нас, они – от вас. К тому же в отличие от людей из вашего отряда у них с документами не очень.

Чернявский поморщился – с документами у него самого было, что и говорить, не очень… В «конторе» лагеря, несмотря на его временность, обнаружились аккуратные папки с личными делами на всех заключенных, имевших на момент пленения документы. В папках было все: красноармейские и командирские книжки (у кого они были), партийные и комсомольские билеты и даже награды! Но военюрист, как и еще некоторые командиры и политработники, свои документы «потерял». Вот и пришлось Бродяге на пару с Зельцем быстренько этих «бездомных, беспаспортных, безработных» прокачать на «косвенных».

–  Товарищ майор госбезопасности, сколько нам немцев на себя отвлекать? – уходя от неприятной темы, спросил прокурор.

И Саша, отбросив жеманство и неуместную скромность, ответил:

–  Чем больше – тем лучше. Но максимум того, о чем я могу попросить, – два дня.

–  Мы постараемся… Все лучше в бою погибнуть, а не за колючкой тихо в грязи умирать. – И, поправив трофейную кобуру с «вальтером», пошел к своим бойцам.

Подхватив из коляски мотоцикла немецкий ранец, я в два шага догнал Чернявского:

–  Товарищ военюрист, Андрей Николаевич, подождите секундочку!

–  Да, товарищ старший лейтенант? – он повернулся ко мне.

–  Вот, вам. От меня лично, – я протянул ему ранец. – Там всякие командирские мелочи: карандаши, два компаса, нож хороший… В общем, сами разберетесь! И удачи вам! – И, козырнув, я быстро пошел прочь.

Во время всей этой кровавой вакханалии я обратил внимание, насколько у меня изменились после пребывания в плену психологические реакции на некоторые вещи. Немцев я убивал с какой-то холодной отстраненностью, совершенно не воспринимая их как людей. В первый раз я заметил это, когда, подойдя на улице одной из деревень к немецкому ефрейтору – командиру патруля, спокойно попросил у него спички, а потом вогнал нож ему в сердце. Вытирая клинок о траву, я понял, что мне все равно, есть ли у него семья, как его зовут и о чем он думал. А после захвата склада проблема встала передо мной уже со всей ясностью. Слегка испугавшись самого себя, вечером того же дня я подсел к командиру.

–  Саш, мне страшно.

–  Что такое?

–  Я убил (раньше мы все старались избегать этого слова, заменяя его разнообразными эвфемизмами, а теперь оно вылетело само собой) семерых, а мне все равно. Ножом и голыми руками, а ни кошмары не снятся, ни блевать не тянет…

–  А чего хочется?

–  Чтобы все это поскорее кончилось!

–  Что все? – уточнил он.

–  Да все! Немцы, наши, война! Мы же врем постоянно. Изображаем из себя героев, трепыхаемся… А кому это нужно? Мы их тут бьем-бьем, а там, – я махнул рукой куда-то на восток, – какой-нибудь мудак с ромбами сейчас два корпуса в окружении бросил!

–  Тс-сс, не кричи так, – спокойно ответил Александр. – Вот ромбы получишь – будешь о корпусах думать. А пока – наше дело солдатское. Немцев резать и живыми при этом оставаться. Понял?! – И он внезапно сильно стиснул мое плечо. – А что не чувствуешь ничего по отношению к немцам – это даже хорошо. Это ты так от кровищи защищаешься. Уважаю!