Взаперти - стр. 28
– Да, я изучил протокол, как и все дело о краже. При аресте вы сломали Мохову ребро…
– Перед этим он меня чуть не застрелил, – стал оправдываться сыщик. – Ствол нагана приставил к груди. А команда застряла на лестнице, там артельщики мебель уронили. Еще секунда – и Вовка нажал бы на спуск. Пришлось спасать свою шкуру, тут уж не до мелочей навроде чужих ребер. Но вот наш новый министр почему-то этого не понимает. Объявил мне выговор за чрезмерное превышение силы.
Алексей Николаевич почувствовал, что скатывается в дурной тон, раздражительный и злой. И может наговорить лишнего. Чегодаев-Татарский, возможно, не будет пользоваться оплошностью подследственного. А может, будет. Надо держать себя в руках. Теперь каждое сказанное слово может быть обращено против сыщика.
– Да, я извещен об этом, – еще сильнее нахмурился князь. – И очень сие обстоятельство вам вредит. Вы уж извините, но так все выстраивается… Мохов вас чуть не застрелил. Вы, в свою очередь, узнали в нем человека, который три года назад уже пытался вас убить и у вас на глазах казнил вашего товарища по фамилии… – следователь заглянул в бумаги, – …Форосков. Так?
– Казнил не он, а его атаман Згонников.
– Но Мохов в этом участвовал, хоть и косвенно?
– Еще как участвовал. Бил меня по голове кастетом, в числе других бандитов. Едва я тогда Богу душу не отдал.
– Вот, – подхватил следователь, – вы сами и подтверждаете, господин Лыков, что у вас имелся личный мотив против подследственного.
– А что я еще могу сказать? Врать не буду, отвечу честно: мотив имелся.
– И даже не один. – Чегодаев-Татарский стал загибать пальцы. – Месть за своего товарища. Две попытки убить вас, включая последнюю, при аресте. Злость из-за выговора от министра, полученного вами, как вы полагаете, беспричинно. И, наконец, добавим к этому вашу давнюю, всем известную привычку бить арестантов. Куча мотивов, Алексей Николаевич. Выбирай не хочу. Как же мне теперь быть? Поверить вам на слово, что вопреки перечисленному вы невиновны? И не наносили Мохову тех побоев, от которых он к утру скончался?
– Понимаю, как звучат для вас мои слова, князь. Но это правда. Понимаете? Правда.
– М-м… Хорошо, пойдем дальше. Записываю в протокол, что Владимира Иванова-Мохова на допросе пятого декабря вы не избивали.
– Пальцем не тронул.
– Отчего он к утру помер, не имеете никаких предположений?
– Помереть он мог лишь в том случае, если его избили сокамерники, – категорично заявил Лыков. – Эту возможность вы рассматривали? И что, наконец, написано в заключении тюремного врача о причинах смерти?
Чегодаев-Татарский положил перед сыщиком листок. Тот прочитал вслух:
– «Смерть наступила от внутреннего кровотечения вследствие разрыва селезенки, а также воспаления брюшины, вызванного разрывом тонкой кишки. Помимо застарелого перелома третьего ребра, полученного, видимо, несколько дней назад, имеется перелом четвертого ребра… Повреждения брюшной полости являются следствием сильных ударов в живот. Надломленный же конец четвертого ребра, загнувшись внутрь, ткнулся в сердечную мышцу и повредил ее. Все эти раны в совокупности и повлекли за собой смертельный исход». Однако… Лупили его бесчеловечно.
– Именно так. Эта поистине звериная жестокость заставляет прокурорский надзор непременно выявить и наказать злодея. Которым пока, по предварительным результатам следствия, является статский советник Лыков.