Высшая справедливость. Роман-трилогия - стр. 25
– А ты бы должен это знать. В деле есть все сведения обо мне.
– Прости, но я не помню, – признался Брендон.
– Какой же ты тогда профессионал? – поиздевался Стив.
– Я не обязан держать в голове всю подноготную моих клиентов, тем более по окончании процесса.
– Я бы запомнил… – сказал Стивен. – Мой отец умер пять лет назад: упал с лошади, недели две провалялся в постели, но оклематься так и не смог. Ему было семьдесят три.
– А когда ты родился, ему было…
– Пятьдесят.
– А твоя мать?
– Она умерла еще до моего рождения.
– Это что… прикол? – не понял Брендон.
– Это правда, – медленно проговорил Стивен. – У нее были трудные роды. Фельдшер, который их принимал, слишком поздно сообразил, что один он не справится, а когда приехала бригада, моя мать уже умирала. До ближайшей больницы было полчаса езды, и они стали делать кесарево прямо на месте, уже не надеясь, что достанут меня живым. Меня еще не успели вытащить, как моя мать скончалась. Я слышал, мне потом говорили, что ей сделали недостаточную анестезию, и она умерла от болевого шока. Отец хотел убить этого фельдшера, но тот очень быстро смотался, да так далеко, что не найти было и с собаками. А нас у отца к тому времени было четверо: я, сестра – на три года старше меня, и двое братьев – двенадцати и четырнадцати лет. Так что этот недоумок до сих пор ждет возмездия.
– Да… Выходит, ты родился в рубашке. Потому-то тебя и сейчас смерть не берет, – проговорил Брендон.
– Нет, не поэтому. Просто каждому человеку точно назначено его время, и пока оно не пробило, что ты с ним ни делай, он все равно останется жить. И все мы знаем этот час, но просто не отдаем себе в этом отчета. Обычно нас оповещают свыше о часе нашего ухода. Если же кто-нибудь скажет нам напрямую, когда и как мы умрем, мы сначала пугаемся, но, немного придя в себя, осознаем: «А ведь я знал об этом и раньше!» И эта же мысль посещает нас перед самой смертью…
– Откуда ты все это знаешь? – поморщился Брендон.
– Книжка была шибко умная! – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Стив.
– Может быть, ты еще знаешь, когда и как умрешь?
– Нет. Я знаю только, что не доживу до старости, – сказал Стивен и, присев на корточки у камина, начал подбрасывать туда брикеты.
– Такая жара, а ты камин собрался топить, – неодобрительно покосился Брендон. – Мы же тут сваримся.
– Зато красиво как, посмотри! – сказал Стивен, глядя на весело заплясавшие огненные язычки.
Брендон покачал головой и снова углубился в чтение, а Стив опустился перед камином на одно колено и стал смотреть на огонь.
Две стихии – огонь и вода – всегда покоряли воображение Стивена, он мог любоваться на них часами. Но не в момент их отчаянного противоборства – хотя в невозможности их сосуществования уже изначально заложена особая мистическая притягательность, – а тогда, когда они, разнесенные на безопасное расстояние, независимые, проявлялись во всей своей мощи и необузданности.
Огонь был самым первым его воспоминанием – это было горящее дерево, в которое попала молния. Вероятно, дуб: высокий, раскидистый, он стоял на опушке леса не очень далеко от других деревьев, но все же обособленно от них и пылал, как огромный факел, освещая собой всю окрестность. Никто не тушил пламя – все любовались, потому что зрелище того стоило.