Высокие горы Тибета - стр. 3
Лиза наматывала свисающий локон на палец, запоминала, как мужчина мотает на ус. Она, впрочем, имела некоторый (не сексуальный, к счастью) опыт общения с черными парнями и знала, что язычок с ними распускать не стоит.
Светка много чему научила Лайзу: как брать деньги с клиентов, чтобы не кинули; как быстро выбраться из машины, если клиент пьяный и пытается тебя изнасиловать; как вести себя, когда идешь покупать дозу…
Светка сама торчала в основном на снежке*: как она говорила, чтобы сбить депрессняк. Сначала она его разбавляла мятным зубным порошком, называя эту щадящую смесь – «Артек». Потом все чаще соскальзывала на чистый.
[*снежок или кокс – кокаин]
«Мне так лучше работается, – говорила Светка. – Рожи клиентов не так противны. Все как-то смазано, не в фокусе, будто во сне…»
Но Лиза уже заметила, что те, кто всерьез ныряют в кайф, большую часть времени КОРЧАТСЯ по углам, а не работают. Озабоченность Светки объяснялась её первым возрастным кризисом. В наш скоростной век тридцать лет для проститутки – преклонные лета. Многие уходят из бизнеса. С возрастом становится все труднее конкурировать с молодыми. Что ни месяц всплывают все новые шлюшки, еще более юные, сексапильные и наглые. Новые кадры заполняют рестораны, стриптиз-бары, гостиницы, вытесняя старожилок на улицу, в подворотни, на вокзалы…
Лиза тоже все чаще с ужасом думала о своей дальнейшей судьбе, содрогаясь от мысли, что придется пополнить ряды неудачниц.
Однажды Лиза спросила Светку, как она относится к гей-движению? Светка ответила довольно резко. Оказалось, что кого она однозначно не любила, так это педерастов. Лиза удивлялась. Обычно проститутки хорошо и даже снисходительно относятся к педикам, как люди относятся к своим братьям меньшим – собакам или кошкам. Но Светкина ненависть озадачивала. Поэтому Лиза уточнила: «Ты имеешь в виду геев узкого профиля или вообще?»
«И тех и других, – ответила подруга. – Потому что, когда пидарасы побеждают – тогда нет ни любви, ни философии, а есть только то, что чернь называет блаженством».
Вскоре Лиза заметила, что испытывает антипатию к мужчинам с косичками. Сказывалась Светкина шлифовка.
И так было день за днем, пока она жила у Светки на квартире, из вечера в вечер на Тверской, между Ямской и Калмыцкой – участок, где они работали, – когда вокруг неоновых ламп кружатся безумные мотыльки, а воздух пропитан запахами духов и жратвы из уличных забегаловок.
А хмурым утром, под влажным небом просыпающейся столицы, задремав на заднем сиденье такси, они ехали домой. Иногда таксист – рязанский или калужский мужик – просил разрешения у дам прихватить попутчика, припозднившегося ночного треш-тусовщика, бледного, с поднятым воротником, голосующего у обочины, – они миролюбиво соглашались. Таких мальчиков они жалели. Как правило, те были из малоимущих слоев. Они отчаянно мечтали приклеиться к сладкой жизни богемы. Но часто возвращались домой, не солоно стебавши.
Нравилась ли ей такая жизнь? На этот вопрос Лизе ответить было трудно. Другой жизни она не знала. Вернее, знала, но прежняя жизнь была еще гаже. Если не считать прекрасной поры студенчества.
Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос, зачем мы живем, говорила Светка, зевая, а в том, чтобы не задавать его себе. Все мы шлюхи в мире наживы. «Lots of money? Love story. Got no money? I am sorry». «Много денег? Лав-стори. Нету денег? Сорри» – кредо московского «Night Flight».