Высокая небесная лестница - стр. 6
В пору послушничества часто на рассвете меня будил гудок поезда, прибывающего в город W в четыре сорок еще до того, как в пять прозвонит монастырский колокол. Эти двадцать минут после пробуждения, когда уже не удавалось уснуть, но и вставать еще было рано, казались ужасно мучительными – физически и душевно. Именно в эти мгновения я, возможно, больше всего терзался сомнениями, смогу ли прожить здесь всю жизнь. И вот так, ворочаясь в полудреме, я дожидался колокольного звона.
О начале и конце любой службы в монастыре оповещают колокола. Если не происходит ничего необычного, каждый день монахи собираются на молитву пять раз. Именно из-за этих мучительных предрассветных часов, когда казалось, что молитве уделяется чересчур много времени, некоторые послушники покидали монастырь, не достигнув своей цели стать монахами. Что касается меня, я, хоть и приходилось несладко, ненависти к колокольному звону не испытывал. Даже наоборот, можно сказать, я любил его: он растекался по округе от колокольни, что высилась в голубой предрассветной дымке. Когда я, спасаясь ранним утром от промозглости и потому покрывая голову черным капюшоном, поднимал глаза к небу, казалось, что по этому звону – единственному дозволенному на бренной земле пути в вечность – спускалась с небес лестница, которую узрел Иаков. За нее, едва осязаемую, нельзя ухватиться, потрогать и задержаться на ней, но она точно существовала.
Однако было и у меня время, когда мне до того опротивел этот звон, что захотелось покинуть обитель. Это случилось после того, как я мчался во весь дух на железнодорожную станцию, но, когда добежал до нее, поезд уже показал хвост. И тогда обратная дорога до монастыря, не занимавшая обычно и пяти минут, показалась мне длиннее вечности. Именно в это время в обители зазвонили колокола, и мне показалось, что звон их, словно тяжелейший кусок металла, окончательно разбивает на куски мою растрескавшуюся, словно дно высохшего колодца, душу. Вместо слез изо рта вырвался стон. В тот день я проклял звон. Да, я сделал это. И проклинал еще долго после…
Было время, когда я захотел снова встретиться с ней и во что бы то ни стало задать мучивший меня вопрос, даже молил Бога о встрече. Но со временем этот вопрос отпал сам собой… Тогда, когда двери поезда, на котором она прибыла, открылись, у молодого монаха при виде колыхающегося над маленькими узенькими лодочками подола ее мягкой юбки помутился разум. Теперь же он превратился в зрелого священника с пробивающейся сединой.
Расставшись с ней, я, как и собирался, получил сан, собрал сумку, чтобы лететь на учебу в Рим, и сел в тот же поезд. Закончив обучение, я вернулся домой и вышел из него же. И в ту же секунду вновь раздался колокольный звон.
Если честно, у меня не укладывалось в голове, что все это происходит сейчас: возвращение, смерть, неожиданная встреча после долгого расставания… Лишь теперь почувствовав, как в промозглом тумане свербящий холод проникает в мои и без того ослабленные простудой бронхи, я плотнее закутался в капюшон и повернул обратно. Несколько послушников с охапкой сосисок и бутылей вина, увидев меня, склонили в приветствии головы.
– Сегодня наставник новициев – отец-магистр разрешил устроить дружеские посиделки, чтобы пообщаться и узнать друг друга поближе, – протараторил один из них, хотя я даже и не думал у них о чем-то спрашивать.