Вычисляя звезды - стр. 38
– Ничего не поделаешь. Я сегодня совсем раскисла, так что с твоего позволения останусь дома.
Натаниэль завязал галстук и подтянул аккуратный виндзорский узел к самой шее.
– Извини. Просто я рассчитывал на твою поддержку, но раз тебе нездоровится, значит, нездоровится.
Я, как улитка в раковину, забралась поглубже в халат.
– И… Сегодня не лучший день.
– А когда день был хорошим? Не помню ни единого с тех пор, как упал Метеорит.
– У меня… В общем, у меня чисто женское…
Он нахмурился и потер бровь. Потом покачал головой и взял пиджак со спинки стула.
– Ладно уж. В конце концов, сегодня – всего лишь предварительное совещание, но надеюсь, что ко времени встречи с президентом тебе полегчает.
Беда была в том, что лучше мне, разумеется, не станет, а встреча с президентом обещает выдаться стократ более тяжелой, чем сегодняшняя с Эйзенхауэром. Но хоть не сегодня.
Да и присутствовать на встрече с президентом мне, быть может, и вовсе не потребуется. Бог даст, выяснится, что мой допуск недостаточен. Или что-то еще спасет меня от выступления перед забившей комнату толпой народа.
Я – разумная женщина. Знаю, что выступление перед солидной публикой опасности не несет. Честное благородное слово, знаю.
И все же… Все же!
В старшую школу я перешла в одиннадцать лет, а в университет поступила в четырнадцать, и там, и там я была единственной девочкой, выбравшей предметом специализации математику. И везде на меня пялились из-за того, что я прекрасно считала в уме, а все парни прямо-таки ненавидели меня за то, что я никогда не ошибалась у доски, а каждый преподаватель или даже профессор так и норовил поставить меня в пример. «Стыдитесь, невежды! – бывало, громогласно возглашал очередной из них. – Даже эта маленькая девочка знает правильный ответ!»
К окончанию университета я была готова на все, лишь бы не выступать публично.
Сглотнув комок в горле, я перевела тему разговора:
– Ты его раньше видел?
– Кого? Президента или Эйзенхауэра? Вообще-то да, видел их обоих, но лишь мельком.
– Генерал Эйзенхауэр часто играл с папой в гольф.
– Вот видишь! Еще один довод за то, чтобы ты была на встрече со мной.
– В качестве дочери генерала? Бывшего. Покойного. – Я небрежно бросила доклад обратно на стол. – Неважно. Важно лишь то, что я не смогу.
Натаниэль снова вздохнул и уставился в пол.
– Прости. Я сам порядком мандражирую и потому веду себя как последний эгоист. – Он подошел и крепко обнял меня. – Что тебе принести сегодня? Грелку? Шоколад?
– Хвастунишка, – сказала я, отлично зная, что его посулы пусты, поскольку из-за закрытых портов Восточного побережья на полках магазинов уже давным-давно шаром покати. – Где ты, скажи на милость, раздобудешь сегодня шоколад?
– Истребую у генерала!
– И на каком основании?
– На том самом, что судьба всего мира зависит от здоровья и благополучия моей благоверной. – Он поцеловал меня в лоб. – И клянусь, что не уверен, являются ли мои слова преувеличением.
Ложь касательно плохого самочувствия, как водится, вечно вызывает эффект домино.
После встречи с Эйзенхауэром я должна была дежурить в больнице, но как только Натаниэль отбыл, в дверь нашей комнаты постучали.
Я поспешно застегнула последнюю пуговицу на блузке и произнесла:
– Входите!
Дверь ногой открыла Миртл, поскольку в руках у нее был поднос с солеными крекерами и стаканом имбирного лимонада.