Выбор - стр. 22

А так… так она просто сделала очередную глупость. Огромную глупость, но все-таки еще что-то можно поправить. Раз Павел собирается ее игнорировать, надо не обижаться, а наоборот, порадоваться тому, что ситуация разрешилась хотя бы так. Тем проще будет воевать с ним за желаемое место.

Лиза сделала глубокий вдох, еще один и еще, стряхнула с ресниц набежавшие слезы и направилась в сторону своего кабинета. Так лучше. Во всех отношениях лучше, а значит, не стоит ни думать, ни плакать об этом.

Она только успела переодеться и раскрыть первую историю болезни, готовясь к обходу, как дверь ординаторской распахнулась и мужчина, который, несмотря на нанесенную обиду, продолжал занимать ее мысли, вошел в кабинет.

– Татьяна Сергеевна, где документы Ольховской из восьмой палаты? Я же говорил, что они нужны мне побыстрее!

– Простите, Павел Владимирович, – доктор, делившая кабинет с Лизой, выглядела смущенно и растерянно. – Я как раз собиралась к вам, только анализы до сих пор не поднесли.

– Как это не поднесли? – Соболев нахмурился, а Татьяна развела руками.

– Не готовы еще. Какие-то там задержки в лаборатории.

– Вот как… – Павел говорил негромко, но в его голосе прозвучали стальные ноты. – Я ведь просил вас это проконтролировать! Хоть действительно сам все делай!

Щеки Олдиной порозовели от волнения.

– Я же говорю, в лаборатории какие-то задержки…

– Задержки бывают у женщин, когда они оказываются беременны! И это единственный допустимый вариант задержек. А в работе ничего подобного быть не должно!

– Я сейчас же туда позвоню и все выясню, – Одина выглядела настолько виноватой, что Лизе стало ее жаль. И одновременно внутри поднялось возмущение в адрес Соболева. И как только он мог вчера показаться ей галантным и обходительным? Грубый и резкий тип, абсолютно бесчувственный к тому, что его слова могут причинить кому-то боль или обидеть. Татьяна вон, едва не плачет, а он не замечает ничего.

– Я жду, Татьяна Сергеевна. И надеюсь, в это раз вы будете более оперативной.

Женщина быстро закивала и снова начала извиняться.

– Конечно, Павел Владимирович. Простите меня за такое упущение.

Лизе стало противно. И этот человек метит на место заведующего. С таким-то отношением к коллегам. Страшно представить, какую диктатуру он может устроить, достанься ему эта должность в действительности.

– Не с той ноги встали, Павел Владимирович? Или ночь не задалась? Спали плохо? –понимала, что перегибает палку, говоря о вещах, которые не обсуждают на работе, но остановиться не могла: слишком сильно зацепило ее произошедшее. – Так это не повод хамить и срываться на сотрудниках.

Если до этого момента мужчина вел себя так, будто кроме него и Олдиной в кабинете никого не было, то теперь явно заметил Лизу. Застыл на какое-то время, будто опешив, а затем медленно перевел на нее взгляд, и она поразилась гневу, что отчетливо читался в его глазах. На мгновенье подумала даже, что он закричит сейчас или, того хуже, набросится на нее. Но Соболев прикрыл глаза на несколько мгновений, а затем произнес нарочито тихо, но отчетливо:

– Спал я действительно плохо, но к делу это не имеет никакого отношения. То, что должно быть сделано – должно быть сделано, – его губы скривились в недоброй усмешке. – Уж простите за тавтологию. И я не помню, чтобы спрашивал ваше мнение. Поэтому занимайтесь своими прямыми обязанностями, Елизавета Андреевна, и не вмешивайтесь в те вопросы, которые вас никоим образом не касаются.