Выбир-р-рай, Тамара - стр. 4

В жёлто-зелёных глазах чёткое намерение перекусить мне хребет, если я отвечу что-то, что ему не понравится. Дурное возбуждение, которое я испытывала мгновение назад, как рукой снимает.

— Нормально всё. Спит, — делаю шаг назад. — К утру проснётся и сможет обернуться человеком, — облизываю пересохшие губы и крепче сжимаю в кулаке пулю.

Непростая она, но говорить об этом я буду только с Мишей. Обсуждать такие вещи с малознакомым оборотнем — занятие неблагодарное.

— Ну, может, оно и неплохо… — с однобокой ухмылкой сообщает Горыныч и шагает ко мне.

Похоже, его мой ответ устроил. А вот меня не устраивает стремительно сокращающееся расстояние между нами. Отступаю, а в груди леденящее чувство опасности. Как бы я ни храбрилась, но оборотни — существа опасные, от них чего угодно можно ждать. Точно знаю.

— Что — неплохо? — спрашиваю, оказавшись, как мне кажется, на безопасном расстоянии от зверя.

— Что ты ветеринарша, — Горыныч стоит на крыльце, смотрит на меня с прищуром. — Лихой без сил был и превратиться не мог.

— Иваныч не дурак, — киваю. — Знал, кого позвать.

— Ты баба его?

Оборотень так быстро меняет тему разговора, что я не успеваю ничего сообразить. В голове сплошные оправдания.

— Я… — хлопаю ресницами, хватаю ртом воздух. — Не твоё волчье дело! — выдаю, наконец.

— С х*ра ли не моё? — волк с разбитной улыбкой на губах оказывается в непростительной близости от меня.

— А с х*ра ли ему твоим стать? — упираюсь ладошкой в крепкую грудь зверя, пытаясь его оттолкнуть.

В другой руке у меня пуля, которую я достала из бедра Лихого, и если надо будет, припечатаю её к голому плечу его наглого «братана». Это точно впечатлит Горыныча. Пуля-то непростая. И пора бы, но меня будто парализовало. Мгновение, и я оказываюсь прижатой к деревянной стене сарая. Дыхание перехватывает, голова кругом, а чувства, которые испытываю от близости крепкого горячего тела оборотня, сводят меня с ума.

— Ты ничего такая, мурка, — в низком голосе Горыныча дребезжит хрипотца.

— Я, конечно, люблю животных, — почти касаюсь носом волчьей груди, — но не до такой степени, — цежу зло.

— Дикая мурка, — дыхание хищника, обжигает мою макушку. — Мне нравится.

Видимо, чтобы не нравиться Горынычу, надо быть домашней кисой. Жаль, что я не она.

— Пусти ты! — пытаюсь оттолкнуть настырного наглого оборотня, но силы неравны.

Его руки у меня на бёдрах — мнут джинсовую юбку, бесстыже лапают бёдра. У меня между ног становится горячо и влажно, а пульсация внизу живота набирает обороты. Опасно до беспредела!

— Моей будешь, мурка, — хрипит мне на ухо разгорячённый волк.

Щаз!

Наглое заявление оборотня мигом приводит меня в чувства. Разжимаю кулак и прикладываю пулю к груди Горыныча.

— Твою мать! — зверь почти воет от боли.

Теперь я свободна от тисков и спешу отойти подальше от перевозбуждённого маньяка.

— Козёл… — шиплю и, быстро подняв пулю с земли, прячу её в карман джинсовой юбки.

— Мурка, ты озверела?! — Горыныч трёт обожжённый грудак и таращит на меня жёлто-зелёные глаза.

— И не «муркай» мне. Понял?! — гордо вздёргиваю подбородок, хоть меня и трясёт.

— Бешеная, — теперь хищник выглядит обиженным. — Я плохого не хотел…

Ага, я сразу это поняла!

Бегу мимо обезвреженного маньяка в вагончик. Хватаю дежурный чемодан и топаю на выход. Но у порога останавливаюсь. Взгляд назад — на окровавленного волка. Дышит мерно, сопит. Мне его жаль. Намучился зверюга. Хотя кто знает, может, в человеческой ипостаси Лихой такой же, как его «братишка», и не стоит ему сочувствовать. Моя любовь к животным на оборотней не распространяется. Но всё равно жалко пушистого…