Введение в эстетику - стр. 34

Благодаря крайней неопределенности своих принципов натурализм обрекает себя, – когда он наконец вынужден бывает формулировать критерий ценности – на произвольный выбор. Проникнутый научным духом у Тэна, натурализм предлагает классификации в духе Линнея и по «преобладающему характеру», что ничего общего с искусством не имеет; носящий более эстетическую и моральную окраску натурализм Рёскина приводит к странным заключениям, вроде следующего: «Семена и плоды созданы для того, чтобы были цветы, а не цветы для того, чтобы были семена и плоды»[47].

Это равносильно принципиальному провозглашению следующего определения: «Я называю природой и естественным все то, что на самом деле является излюбленною натурою художников, и все те формы искусства, которые я лично предпочитаю. Я называю искусственными, неестественными все творения, принадлежащие школам и лицам, которые мне не нравятся».

Когда подобная эстетика логически последовательно проводит свои принципы, она совершенно отказывается делать выбор в живой действительности. Этот вывод ясно выражен в «эстетическом витализме» Гюйо и Габриэля Сеайля или в мистицизме Метерлинка и Бергсона. Этот крайний натурализм особенно подходит к современной немецкой сентименталистической школе, для которой всякая красота заключается в «символической симпатии», в общении существ через аффективную жизнь, в отождествлении воспринимающего субъекта с воспринимаемым объектом, в непереводимом Einfühlung[48].

Конец ознакомительного фрагмента.