Второй вариант - стр. 28
– Нет, нет.
– А почему у тебя женское имя? У меня в интернате была русская подруга. Ее тоже звали Женя.
– Это и мужское имя.
– Знаю. Евгений Онегин. Но все равно оно больше для женщины. Мужчина, который его носит, нежный, как женщина, и немного слабый. Нет, нет, Женя. Ты не слабый, ты – нежный… Слышишь, Ольхон тоже со мной согласен.
Снаружи донесся короткий лай и смолк.
– Глупый еще, – сказала она. – Первоосенок. Хорошая собака будет.
– А на кого он лаял?
– Сохатый близко подошел. Тальник тут недалеко. Сохатый кормиться ходит… У меня давным-давно был сохатенок – отец подарил. Плакса такой был. Вытянет морду, смотрит большими глазами, просит сахару. Я отвернусь, как не вижу. А он губами шевелит и чуть не плачет.
– А где он сейчас?
– Ушел. Кровь позвала. Так одну осень трубил, жалко было. Жену звал себе.
– Ушел и не вернулся?
– Нет. Боюсь, подстрелил кто. К человеку привык, ружья не боялся.
– Оль, а почему ты пошла в охотники? Ты же сказала, что педучилище закончила.
– Учить некого. Почти все ушли с Усть-Нимана. Три дома осталось. В Ургал переселились. Молодые всегда уходят. Четыре брата у меня было. Двоих старших, как отец говорил, духи взяли. Я не помню, маленькая совсем была. Мы жили тогда далеко отсюда, в междуречье. А двое братьев ушли. Сначала в армию, потом в город. Русские жены у них. Третий год домой не едут. Кончаются охотники. Кто отца и дядю заменит?… Тебе снова непонятно, почему я осталась здесь?
– Понятно. Только я бы не хотел, чтобы ты жила здесь одна.
– Мне хорошо здесь.
– А когда рельсы сюда придут, как охотиться будешь?
– Уйду вверх по Эльге. А может быть, не уйду. Я не знаю, Женя. Когда в Хабаровске жила, только о тайге и думала. А сейчас город вспоминаю. Новый год вспоминаю и своих девчонок в туфельках. И даже мальчишек вспоминаю, хотя мне не нравятся городские ребята. Они очень много говорят. А ты – мало говоришь. Мужчины не должны много говорить… Сегодня я совсем не хочу в город, потому что здесь ты. А завтра в груди дятел поселится…
– Тянет к людям?
– Да. Ты откуда пришел, с Воспорухана?
– Нет.
– Значит, с Соболиной сопки?
– Ты была там?
– Много раз была. Там я черного соболя брала.
Она вздохнула, посмотрела на Савина, будто задала немой вопрос и ждала ответа.
– Ты жалеешь, что БАМ в тайгу пришел? – спросил он.
– Почему «жалею»? Просто понимаю, что надо. Дядя не понимает. Плюется! – Она засмеялась: – Говорит, что законы тайги БАМ нарушил. Говорит: плохой человек завелся на БАМе.
– А как узнать, плохой или хороший?
– Я угадываю. И тебя сразу угадала. Ты – как вода в ручье. А потом придет человек, станет строить мост, рубить деревья, мыть в воде машины, выливать в ручей негодную солярку. И вода станет мутной. Хариус и ленок покинут ее, они любят чистую воду.
– Значит, и я стану мутным?
– Не знаю. Какой человек рядом с тобой будет. Ваш Дрыхлин не станет беречь чистую воду… Женя, а почему он сказал, что ищет землю? Разве ее надо искать?
– Земля нужна для насыпи БАМа, для отсыпки любой строительной площадки. Вот мы и ищем карьеры. Но самый хороший грунт – это речной гравий.
– Понимаю, Женя. Но все равно мне жалко реку, которая после начинает болеть. И тайгу жалко. Проехал трактор, зацепил ветку кедрового стланика и на сто лет погубил ее. Подумай, целых сто лет надо, чтобы вырос в нашей земле такой кустик.