Второй шанс. Америка и мир (сборник) - стр. 13

Первая из этих двух организующих мировую систему версий лучше всего может быть охарактеризована словом, тесно связанным с самим предметом, – глобализация. Название второй вытекает из источника ее доктринерского содержания – неоконсерватизм. Обе идеи претендовали на выражение внутреннего содержания истории. Первая, лишенная интеллектуального изящества своего противника и не пропагандируемая так широко, имела несколько источников вдохновения. Ее сторонники сфокусировались на общем значении технологии, коммуникационных систем и торговли, а также финансовых потоков, из анализа которых они делали выводы, имеющие значение для положения и роли Америки в мире. Два слова лучше всего передают смысл этой версии: взаимозависимость и соединенность.

Во всем мире глобализация стала интригующим, сверхмодным и привлекательным словом. Она подразумевала прогресс или процесс, противоположный статичности и к тому же считающийся неизбежным. Она органично соединяла объективный детерминизм с субъективной способностью принимать решение. Утверждение, что взаимозависимость была новой реальностью международной жизни, определяло глобализацию как легитимную политику нового века. Американские представления о глобализации включали в себя инновацию, движущую силу истории, конструктивное использование возможностей, а также соединение американских национальных интересов с глобальными. Таким образом, глобализация была подходящей доктриной (и прекрасным источником лозунгов) для победителя в только что закончившейся холодной войне.

Поскольку глобализация предполагала американское лидерство, Америка не выдвигала его настойчиво. Но глобализация изначально подразумевала какое-то отправное начало, стимулирующее и генерирующее движение, и Америка – хотя и не называемая прямо – была наиболее вероятным кандидатом. Глобализация также не имела ничего общего с мертвой коммунистической доктриной, с ее установленным центром мировой революции, служащим непогрешимым источником правды в мире, обреченным на классовую борьбу. Глобализация лишь намекала на то, что Америке предназначено быть источником энергии и центром, направляющим мировой процесс, являющийся интерактивным и спонтанным в самой своей основе. Включаясь в глобализацию, Америка отождествляла себя с тенденцией исторического развития, всеобъемлющей, никого не исключающей, не устанавливающей какие бы то ни было лимиты на потенциальные выгоды.

Конечно, некоторые группы были бы отодвинуты, чьи-то узкие интересы могли бы пострадать и не обошлось бы без болезненных изменений в структуре занятости и производства. Но для энтузиастов новой эры эти ограничения были проходящей фазой, почти автоматически исправляемой саморегулированием. Глобализация видилась как путь к всеобщему равновесию, перераспределяя выгоды для многих и компенсируя первоначальные трудности немногих. А Америка, как передовой отряд глобализации, осуществляла бы свое лидерство, усиленная материально и при этом получая моральную поддержку.

Глобализация обладала еще одним преимуществом: она несла с собой оптимизм. После тревог холодной войны и неопределенности, вызванной ее последствиями, глобализация выглядела жизнерадостной и вселяла уверенность в благотворное воздействие динамической взаимозависимости. С энтузиазмом воспринятая президентом Клинтоном, она пробуждала надежду в мире растущей взаимозависимости, идущему по пути многосторонней кооперации «в будущее». Ее наиболее пылкие защитники даже объясняли развал Советского Союза не столько последствиями сталинских преступлений или результатом сопротивления антикоммунистических сил, сколько неудачей советских попыток эффективно соответствовать экономическим и технологическим требованиям нового времени.