Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - стр. 56
Пойдем дальше. Заключение демократиями военного союза с СССР не отменило бы «странного» течения войны на Западе[213]. Есть причины полагать, что необычный ход этой войны скорее усугубился бы. В любом случае Англия и Франция не сгорели бы от желания войти в соприкосновение с «главным противником», и Третий рейх отвечал бы им взаимностью.
Логика развития поставила бы Советский Союз в совершенно другое положение. Главные силы главного противника, отмобилизованные и захваченные эйфорией легко доставшейся победы, выкатились бы на границу куда менее благоприятную для обороны СССР, чем та, с которой Пилсудский отправлялся в поход на Киев и Москву в 1921 году. И это не все. План «Вайс» предусматривал, что одновременно или вслед за Польшей вермахт возьмет под контроль Литву и Латвию «до границ старой Курляндии». 23 мая Гитлер подтвердил эту установку на «решение балтийской проблемы» при встрече с командованием германских вооруженных сил.
Если упоенный успехом польского похода фюрер собрался было в сентябре 1939 года двинуться против Франции (во всяком случае, заговорил об этом), то вряд ли отказал бы себе в удовольствии покарать Сталина за отказ подыграть «инсценировке Рапалло» и предпочтение, отданное его соперникам. Гитлер не стал бы выжидать, когда Москва созреет до военного соприкосновения с вермахтом. Назвавшись союзником Англии, Франции и Польши, Советский Союз должен был бы принять на себя все невзгоды как собственной, так и чужой неподготовленности к военной конфронтации с Третьим рейхом.
Стоит повторить, что, ввязавшись в диалог с Берлином, Советский Союз с определенного момента поставил себя в положение, чем-то напоминавшее польское: нет предложениям нормализовать отношения с Германией и обменяться обязательствами о ненападении было бы чем-то сродни акту враждебности и приглашению нацистов к нападению. Или союз с Англией и Францией, или притирка интересов с Германией. Типичнейший цугцванг. Так называемая золотая середина – гордое одиночество – не спасала СССР ни от каких опасностей.
Допустим, Гитлер, вняв чьему-либо совету или голосу инстинкта, не полез бы с ходу на рожон и сделал бы привал вблизи советской границы. Кто, однако, будучи в твердой памяти и здравом рассудке, поручился бы, что Япония не удесятерила бы усилий, чтобы перевести с бумаги на местность идею одновременного удара по Советскому Союзу с востока и запада? И не только в отместку за «унижение» на Халхин-Голе. У лондонских «умиротворителей» на этот случай тоже были припасены свои планы, скажем так, не облегчавшие СССР жизнь.
Даже с подписанием германо-советского пакта о ненападении глава «умиротворения» для тори не закрывалась. Вчитайтесь в заявление Н. Чемберлена на заседании кабинета 26 августа 1939 года: «Если Великобритания оставит г-на Гитлера в покое в его сфере (Восточная Европа), то он оставит в покое нас»[214]. Как и в ноябре 1937 года, когда лорд Галифакс тестировал Гитлера, все упиралось в цену, не в принципы.
В августе 1939 года пугало, тактический прием, резерв на крайний случай, как угодно, – германо-советское сближение обрело самоценность. Гитлер и Сталин просчитали каждый для себя, как использовать неожиданно возникшую заинтересованность одного в другом к своей пользе.