Встретимся в раю, дорогой - стр. 37

Худодо поморгал, сосредотачиваясь. Уловив сорвавшуюся мысль за хвост, продолжил.

– Церковники утверждали, и, наверное, они имели на то основания, что усии, это то, что остается от человека, когда утрачивается его человеческая ипостась.

– Что-что? – вскинулся Сан Саныч. Наш чекист все же был человеком конкретным, и привык он к вещам конкретным и реальным, а такие умные завороты, как ипостась, воспринимал плохо. Совсем не воспринимал. – Что еще за ипостась? У вас тут все так изъясняются, или только вы?

– Худодо не виноват, не он это придумал. И, кстати, никто в Лимбе так не изъясняется, просто про усий другими словами не скажешь. Но вы поймете, я же вижу, что вы человек умный.

– Раз вы так считаете – валяйте, излагайте. Постараюсь соответствовать.

– Худодо коротко. Итак, что такое усии. Это все природное в человеке, изначальное, животное. Противоположное от человеческого личностного. Это темное хотение и стихийный напор. В отличие от доброй души и светлого образа. В человеке грубое материальное и возвышенное божественное более-менее уравновешиваются, у усий далеко не так. Они имеют некоторые бытийные корни, да, то, что укоренено в началах бытия. Усия в известном смысле противопоставление человеку. Усия – сущность и субстанция, не человек уже, а то, что от него остается, когда утрачивается человеческая, простите, ипостась.

Сан Саныч некоторое время сидел, не дыша, с тихим ужасом ожидая продолжения. Потом медленно выдохнул.

– Вы, надеюсь, закончили с описанием? Тогда я, если позволите, за последнее зацеплюсь. Может, не ипостась, а душа? Душа утрачивается?

– Не-е-ет… Без души они были бы трупы, мертвецы, а в Лимбе смерти нет. Быть может, какая-то часть души действительно утрачивается, не знаем. Худодо не хотел бы углубляться в эти рассуждения. Он может лишь добавить, что когда вы встретите усию, сразу поймете, кто перед вами. И больше уже никогда не спутаете его с человеком.

– Они неразумные?

– Как посмотреть. Им присущ пост человеческий образ мышления. Нам его не понять. Да и живут они в какой-то иной, своей реальности.

– Не слишком понятно…

– А что бы вы хотели? Как еще описать человека, из которого вынули его человеческую суть, и который поэтому больше не человек? Худодо старался.

– Откуда вам все это известно? Вы изъясняетесь, простите, как церковник.

– А Худодо и был им. В той жизни. Профессором богословия Худодо был, преподавал в Сорбонне.

– Да вы что!

– Имя, конечно, у Худодо было другим. Иная жизнь, иное все.

– То-то я смотрю… А как же вы в шаманы подались? Почему?

– Вот так и подался. В шаманах в Лимбе нужда была, а Худодо по теме кое-что и прежде знал. Еще в университете интересовался. Ну, как говорится, чему научился, тем и пригодился. Призвание такое, наверное. От призвания не уйти, особенно здесь.

– Тем более, образование подходящее. Профильное.

– Худодо забыл уже все. За ненадобностью. Вспомнил кое-что, только чтобы вам объяснить.

– Благодарю. Да нет, ничего вы не забыли. Даже странно. Но вы сказали, что в Лимбе нет смерти?

– Нет, смерти нет.

– Это как? Значит, что все здесь живут вечно?

– Могли бы жить. И не вечно, а до конца времен.

– Черт возьми, какие тонкости! И что им мешает? Вам, то есть.

– Кто. В последнее время, это усии. И те, кому они служат.

– Погодите, но они же в другой реальности, вы сказали. Или это не так?