Вслед за змеями - стр. 12
В ярком желтоватом свете Марья больше напоминала мертвеца.
Кое-как засучив рукав, она коснулась ножом внутренней стороны руки у локтя. Нож надавил на мягкую кожу и затрясся в ослабевших пальцах. Марья несколько раз быстро вдохнула. Ладно, может, с тыльной стороны руки будет не так страшно.
Зазубренный столовый нож был туп, как самый отпетый двоечник в школе. Марья сжала зубы, раз за разом проводя лезвием по коже, но оставляя только едва покрасневшие царапины. Не получалось, нож соскальзывал с кожи, и она нервничала – ждала, что вот-вот явится одержимая сестра. Марье потребовалось слишком много времени, чтобы кожа разошлась и выступило несколько капелек крови.
– Я думала, будет проще, – прошептала Марья своему отражению.
Менять план было поздно, и Марья озлобленно, с силой провела следующую полосу на руке, боль жглась и зудела, и Марья надеялась, этого хватит. Раньше у нее были перья и подначивающий шепот, вплетенный в ветер, он подсказывал и направлял, успокаивал и утешал. Сейчас приходилось импровизировать и верить, что адресат поймет ее послание.
Одна за другой на коже проступали красные буквы, неровные, в кляксах кровавых капель.
ПРИХОДИ
Закончив, Марья обессиленно опустила руки, поправила рукав и поморщилась, когда шерсть скользнула по растревоженной коже. Как ни в чем не бывало она вернулась за стол – кофе уже успел остыть и стать отвратительно приторным – и уставилась в окно.
До рассвета было еще далеко.
Детеныш запутался в колючих плетях и скулил жалобно, ногтями царапая сероватую землю. Темные, почти черные лозы сжимали его сильнее и сильнее – не понять, сначала удушат или кости переломают. От них едва заметно тянуло сладковатым ароматом разложения.
От знакомого до отвращения запаха замутило. Старик повел плечами, ощутив, как волосы шевелятся на затылке, неуклюже опустился на колени, приглядываясь к жертве. То ли ребенок, то ли звереныш – не разобрать. Маленькое, округлое еще тело, отчетливо звериные черты. Это мог быть разум сноходца, еще не знающего о своем даре. Это мог быть слабый городской дух – сильный не попался бы в ловушку.
Старик видел, что стало приманкой – яркий цветок, с длинными, острыми лепестками, изрезанными мелкими зубчиками. Такими острыми, что стоило их коснуться, как они располосовали кожу до крови, а с первой каплей ловчая петля затянулась. Там, где кровь коснулась лепестков, они изменили цвет с белого, сияющего в сумерках, на тревожно-красный, как у подгнивающего мяса.
Старик погладил детеныша по голове, и тот ненадолго притих. Если честно, у него не было времени помогать всем страждущим – каждый удар сердца напоминал, что он опаздывает, – но пройти мимо жертвы мертвого леса было выше его сил. В конце концов, это была его вина, что Навь смогла проникнуть в мир живых, вцепиться в него корнями и ветвями, ловя неосторожных существ. Изнанка, сторона духов, никогда не была безопасной, но с тленным дыханием леса стала щедро дарить смерть.
– Тише, – пробормотал он, ощупывая плети, – я помогу. Тише.
Детеныш слушался, зачарованный его спокойным, хрипловатым голосом. Медленно, словно ловчие лозы были разумным зверем, старик потянулся за костяным ножом, с тихим перестуком качнулись амулеты на груди. Темное зазубренное лезвие коснулось лоз, и те вздрогнули, сжались сильнее, спеша убить свою жертву, и детеныш оглушительно завизжал.