Вскрытие покажет - стр. 23
– То есть? – не поняла я.
– Смолянинова могли посадить за вандализм. За вандализм, представляете?! А за что его сажать-то – за то, что пытался правду о смерти сына выяснить?
– Значит, Смолянинов дееспособен? – уточнил Никита.
– Абсолютно. Во всяком случае, станет таким, когда мы его выпишем. Но вот когда это произойдет, я сказать вам не могу: отпустить Смолянинова сейчас – означало бы подвергнуть опасности его жизнь.
Мое первое мнение о враче из маленького психиатрического диспансера на окраине города оказалось ошибочным: далеко не каждый психиатр решился бы поставить более тяжелый диагноз пациенту только из жалости, рискуя собственным местом!
– Ну и что будем делать? – спросил Никита, когда мы, оголодавшие за день беготни, присели в кафе.
Прежде чем я успела ответить, зазвонил мой мобильный.
– Агния Кирилловна?
Вот не ожидала услышать голос Карпухина, ведь он вроде бы не заинтересовался моим делом.
– Я тут навел справки по вашей просьбе, – сказал майор, и я подумала, что, как обычно, ошиблась в Карпухине: он ни о чем не забывал и все старался довести до логического конца. – Как и предполагалось, пробиться сквозь стену военной тайны оказалось почти невозможно, – продолжал он, – и я воспользовался наводкой Андрея. Я разговаривал с ним по телефону, и он дал мне одно имечко. Короче, Агния, по-моему, вы случайно копнули землю лопатой и выкопали целый могильник!
– То есть?
– Вот что мне удалось выяснить. Во-первых, из части, где служил покойный сын вашей коллеги, дезертировал еще один кадр по имени Арсен Кочарян.
– Армянин? – удивилась я.
– Да он такой же армянин, как и мы с вами, – хмыкнул майор. – В том смысле, что призывался он из Питера. Мать русская, отец уже в третьем поколении проживает здесь, так что… Хотя в чем-то вы, несомненно, правы: армяне умеют устраиваться, и мне непонятно, как он загремел в Хабаровск, когда могли бы забрать в область!
– Не скажите, Артем Иванович, – возразила я. – Насколько мне известно, погранзаставы в том районе считаются неплохим местом службы – некоторые даже специально просят, чтобы их туда отправили.
– Возможно, спорить не стану. Так вот, насчет нашего дезертира: его до сих пор не нашли.
– А домой он не возвращался?
– Думаете, я не проверял?
Голос Карпухина звучал оскорбленно.
– Скорее всего, парень скрывается недалеко от заставы. Оттуда не так-то легко добраться до Питера, особенно без документов и денег. Что интересно, поначалу начальство пыталось замолчать факт дезертирства. Тревогу подняли родичи Кочаряна, когда он внезапно перестал звонить. Мать утверждает, что ее сын звонил ей чуть ли не каждый день, а тут уже больше недели от него ни слуху ни духу. Направили запрос в часть, но ответа не получили.
– Разумеется, – усмехнулась я в трубку. – Каждый документ по законам российской бюрократии должен вылежаться по меньшей мере месяц!
– Полагаю, дело не в этом, – возразил майор. – Кому понравится, что с заставы бегут солдаты?
– Но ведь об этом все равно узнают, рано или поздно?
– Видать, они надеются, что к тому времени парень отыщется – помыкается по дремучим лесам, оголодает да и придет с повинной. Другое дело, если бы он пропал под Питером – пешком можно дойти до дому! Но я ведь еще самого главного вам не сказал: Кочарян этот пропал аккурат в тот самый день, когда, как утверждается в официальных письмах и отчетах, Бероев и Макаров «нечаянно подстрелили друг друга»!