Вселенная Айн Рэнд. Тайная борьба за душу Америки - стр. 25

Для юной Айрис то был головокружительный взлет, стремительное перемещение из рядов обычных читателей в число специальных гостей, приглашенных институтом. Нэш был великолепен – политический активист и восходящая звезда прямого маркетинга. На встречу Айрис пришла, но головы от происходящего не потеряла. Собранием величественно правил Бранден. Проходило оно, судя по описанию, в том же ключе, что и встречи в кофейне на Манхэттене, только публика собралась более проницательная. Очевидно, Нэш, используя навыки, приобретенные им на ниве прямого маркетинга, специально подбирал молодых людей, ориентированных на философию объективизма. Бранден не особенно понравился Айрис: он показался ей напыщенным. Это его качество угадывается даже на фотографиях, сделанных спустя несколько десятилетий.

Мероприятие тоже не произвело на Айрис особенного впечатления, зато она сама произвела впечатление на Нэша, который принялся терпеливо ухаживать за нею. Она в то время была увлечена одним симпатичным молодым человеком, с которым познакомилась в школе искусств. «Алмаз в пустой породе», – так она аттестовала этого юношу. Он был из «ковбойской семьи», из Техаса, разделял все фундаментальные американские ценности, но у него имелся непоправимый изъян: он не читал Рэнд и, что еще хуже, чем глубже девушка «погружалась в объективизм, тем сильнее он расстраивался». Айрис благосклонно отнеслась к Нэшу, который, что неудивительно, сочувствовал ее приятелю. Затем она порвала с однокурсником и стала встречаться с Нэшем.

То есть «встречаться», наверное, не совсем подходящее слово, потому что через две недели они поженились. Свадьба состоялась в городской ратуше, очень скромная. «Мы хотели пригласить только лучших людей. Даже не знаю, какие недостатки мы обнаружили в наших общих друзьях, – вспоминала она, – но никто из них не оказался достаточно хорош, чтобы присутствовать на нашей свадьбе». Та же проблема возникла и со свадебным платьем: в итоге оно оказалось черным и без рукавов, потому что только к такому платью ни у жениха, ни у невесты не возникло претензий. «Теперь же я думаю:

„Какое он вообще имел право высказывать свое мнение о моих нарядах?“ Мы были слишком привязаны друг к другу. А это не очень хорошо».

Брак распался спустя пару лет. Как было принято в те времена у супругов-объективистов, Нэш отправился в Нью-Йорк, чтобы посоветоваться с Натаниэлем и Барбарой Бранден, а возможно, и с кем-то еще из авторитетных лиц. Он хотел обсудить с ними перспективу развода. «Мне потом рассказывали, что он вроде как попросил у них разрешения, – пояснила Айрис. – Он позвонил мне из Нью-Йорка и спросил, если я правильно помню, так: „Мы еще влюблены друг в друга?“». Айрис ответила отрицательно, и все было кончено. Это случилось в 1964 или 1965 году. «В среде объективистов тогда царила полная сумятица, – заметила она. – Многие были готовы жениться или выйти замуж за первого встречного объективиста».

К этому моменту я уже начал понимать, почему многое из того, что Айрис рассказала для «Ста голосов», вырезали. И чем больше анекдотов из жизни приближенных Рэнд она рассказывала, тем больше я понимал цензоров.

Пока Айрис с Нэшем были женаты, они часто приезжали в Нью-Йорк. Во время первой своей поездки на восток они навестили одну знакомую Нэша – писательницу, которая прежде входила в кружок особо приближенных к Айн Рэнд. Случилось это накануне праздничной вечеринки, где Айрис должны были познакомить с Рэнд. Писательница сказала: «Я знаю, что завтра вечером вы встречаетесь с Рэнд. Поэтому я должна кое-что показать вам». Она пригласила гостью к себе в спальню и показала ей письмо из Института Натаниэля Брандена. Айрис не могла вспомнить, кем именно было подписано письмо, и лишь смутно помнила, о чем в нем говорилось. «Она что-то сделала неправильно. Я прочитала письмо дважды, но так и не поняла, что именно, – рассказывала Айрис. – Эта женщина сделала что-то такое, за что ее осудили, – не важно, что именно. Ей разрешалось и дальше посещать лекции, но запрещалось разговаривать с людьми из ближнего круга». Так Айрис впервые столкнулась с объективистским обычаем, существовавшим при жизни Рэнд и даже более популярным в наши дни, – с объективистской анафемой.