Все возможно (сборник) - стр. 11
Старая мать знала все приметы и то, как они исполняются.
…
Глава 2. Марта
История немецких поселенцев непроста, драматична, сурова. Немцев, рачительных хозяев, годы упорной работы сделали зажиточными середняками, и в двадцатые, наряду со всеми, они подверглись безжалостному раскулачиванию. Но хороших работников трудом не напугать. Записались при новой власти в колхозы. Повышали показатели теперь там.
Шли годы. Было разное. Голод, лишения, отчаяние, напраслина, безысходность. Но когда вместе, когда друг за дружку – преодолеешь всё.
Неторопливо, год за годом, на ноги встали.
И вот…
Предпоследнее июньское воскресенье сорок первого занялось ярким солнечным утром. Ясное небо отдавало голубизной, обещая хорошую погоду на весь грядущий день. В доме проснулись в хорошем настроении. Ожидались вечерние гуляния. Ничто не предвещало беды. Никто подумать не мог, что уготовила всем судьба. Страшное известие дошло до них в полдень.
– Война!
Огромная молчаливая толпа сгрудилась у репродуктора. Люди слушали сводку СовИнформбюро, а души проваливались в густые сумерки страха. Скоро, очень скоро черное покрывало скорби накроет всё кругом…
Началась всеобщая мобилизация. Мужчины уходили защищать Родину от лютого врага.
…И что же теперь делать им?
…Заканчивалось лето. Два месяца, а сколько сломанного, покалеченного, уничтоженного, безвозвратно потерянного.
Сестра Марты работала секретарем в правлении и вечером принесла тревожную весть. Вышло какое-то указание[3] правительства, скоро будут выселять немцев в принудительном порядке, и пока не поздно, ей на работе насоветовали – лучше уехать самим. Еще накануне никто не предполагал, что жить здесь, в своем доме, вести хозяйство им осталось считанные часы. Долго объяснять что-то, а тем паче уговаривать – не пришлось. Мать наказала дочерям собираться.
Некогда большая, дружная, работящая семья, отец, мать и пятеро детей, славящаяся своим трудолюбием на весь Хасавьюрт, поначалу всё таявшая, таявшая – теперь разваливалась окончательно.
Двух старших девочек одну за другой года два, как выдали замуж. Старшая за мужем милиционером хорошо и ладно жила недалеко, в Грозном. А вот вторая маялась, ездила со своим суженым по стране. Года не прошло, как осели в Крыму, сердце материнское только успокоилось, как с месяц назад прилетела от неё весточка с нового, забытого богом места. Ну что людям не сидится на одном месте?..
…В первые же дни войны погиб призванный на фронт единственный братик Ромка. Как он пел, как улыбался людям… Светлый, яркий был парень.
Они первыми получили казенную бумагу, что прозвали потом похоронками. Сестра зачитала.
Мать, стряпавшая у плиты, опрокинула кастрюлю, да сама, не устояв на ногах, плюхнулась в разлившуюся кипяточную жижу. Сестра бросилась к ней, повалилась рядом, запрятав лицо в её фартуке. Отец лег на лавку. Марта выбежала из дома, не могла быть со всеми, искала укромного места, чтобы выкричать эту страшную, незнакомую пока боль.
Побежала в сквер. Рыдала там, валялась в траве, била себя в грудь кулаками, билась головой о ствол корявого дерева, чтобы болью физической перебить боль душевную. Тщетно. Душа болит по-особенному, не перебиваемо. С этим теперь жить.
Разбитая, опустошенная брела она теперь в сторону дома.
Видимо, приметив её в окне, на крыльцо ателье вышел старый фотограф. А когда Марта прошла, не замечая, мимо, окликнул.