Все наши вчера - стр. 8

А в средствах они не стеснялись.

Наверняка мои крики помешали Финну спать, но, по крайней мере, я не сдалась.

Прошел еще один день. Еще не до конца проснувшись, я смотрела на потолок, пытаясь разглядеть там знакомые трещинки в тусклом голубоватом свете, проникающем в камеру из коридора. От нечего делать я потрогала синяки. Судя по ощущениям от надавливания, они, наверное, были красновато-фиолетовые, совсем как покрывало на кровати в нашей старой комнате для гостей. Моей матери всегда нравился этот цвет. Подозреваю, это как-то связано с ее любовью к хорошему каберне.

В коридоре послышались шаги. Я нахмурилась. Я не голодна. Разве уже время завтрака? Нет, свет еще выключен.

Дверь отворилась медленно, за ней оказался охранник, которого приставили к нам совсем недавно. У этого в глазах еще проглядывалась хоть какая-то человеческая порядочность, и, в отличие от Кесслера, он всегда давал мне еду в руки и даже иногда, когда я возвращала поднос, говорил «спасибо». Я толком не запомнила его имя. Коннор? Купер?

– Когда ты была маленькой, – сказал охранник, маяча в дверях, – у тебя был выдуманный друг по имени Майлз. Это был фиолетовый кенгуру.

Я резко села.

– Что?!

– Идем. Нам надо идти.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.

У меня пересохло во рту, а язык внезапно показался слишком большим. Это было то, чего я ждала. Способ выбраться наружу. Я никогда в жизни никому не рассказывала про Майлза.

Кроме этого охранника, судя по всему.

– А Финн? – спросила я.

– И его тоже. Пошевеливайся.

Я вскочила, и мои ноги оказались на удивление окрепшими. Я запустила руку под матрас, достала записку в полиэтиленовом пакетике и сунула ее в карман. Охранник – Коннор? – уже отправился освобождать Финна. Я медленно шагнула к двери камеры. Дверь была открыта нараспашку. Я коснулась дверного косяка кончиками пальцев, изучая место, где стены так долго были моими границами – и вот превратились в ничто. Я нерешительно шагнула вперед, и на какую-то дурацкую секунду мне показалось, что я сейчас расплачусь.

Я услышала скрежет ключа в замке, повернулась и увидела, как Коннор пытается открыть камеру Финна. О господи! Осознание хлынуло на меня, как буйная волна на Киава Айленд, и вышибло воздух из моих легких. Я сейчас увижу Финна!

Коннор наконец справился с замком и открыл дверь, и все застыло до тех пор, пока тишина в промежутках между ударами сердца не затопила нас и не сделалась оглушительной. Если я отнеслась к нашей внезапной свободе, как животное, позабывшее мир за решеткой, то Финн выпорхнул из своей камеры, словно птица из клетки. Я едва успела взглянуть на него, как он сгреб меня и так крепко прижал к себе, что я чуть не задохнулась – но мне было на это наплевать.

– Боже мой, – повторял он раз за разом. – Боже мой.

– Дай я на тебя посмотрю!

Я отодвинулась и провела руками по его щекам, заново узнавая лицо. Ну конечно же, глаза голубые. И как я могла забыть эти губы? Тонкие розовые губы с приподнятым уголком, вечно намекающим на насмешливую улыбку. Боже мой, почему же я никогда прежде не замечала, какой он красивый? – Тебе пора подстричься.

Финн погладил меня по щеке краем большого пальца.

– Ты красивая.

Я много лет жила в страхе, в бегах, оторванная от всех, кого люблю, и потом, запертая в этой камере, где меня допрашивали и пытали, а смерть постоянно стояла у меня за плечом. Но клянусь, никогда мне не было настолько страшно, как в тот момент, когда Финн наклонился и впервые поцеловал меня.