Все лорды Камелота - стр. 55
Я чуть поморщился. Способ излагать мысли у моего напарника был несколько экстравагантный.
– Лис, я работаю над этим.
– Не, ну это, конечно, классно. Я всегда верил в твою работоспособность. Но знаешь, меня почему-то больше интересуют результаты. Или ты планируешь по-родственному тормознуться здесь на недельку-другую?
– Лис! Ну сам посуди, не могу же я спрашивать его в лоб: «Бэдивер, не завалялся ли у тебя вдруг кусок предсказания Мерлина? А то он мне очень нужен».
– Да нет, ну шо я, по-твоему, за спичками из тайги вышел? Понятное дело, сначала как дела, как здоровье, кто жив, кто помер, приветы от тети Глаши. Опять же, погоды стоят хорошие, удои будут колоситься. А потом в лоб, в смысле спрашивать в лоб: «А нет ли у тебя»… – В этот миг мой напарник озадаченно замолчал и, пытаясь облечь мысль в слова, включил картинку. На прогалине одинокая, брошенная всеми виверна, мучительно корчась от омерзения, жевала полуобглоданный уже куст шиповника. – Мать честная, шо в мире деется! Сиротинушка ты моя богобоязненная, жертва махрового клерикализма, замордовал тебя святоша! Брось ты эту гадость наворачивать, издохнешь же от заворота кишок! Погодь чуток, я тебе хоть уток настреляю. – Он чуть опасливо похлопал чудовище по крытой буроватой чешуей шее.
– А ты что, еще не настрелял? – мстительно вставил я.
– Ага, настрелял! Я тебе шо, пойнтер, по болотам лазить. Утки здесь классные, но, блин, засели в камышах да осоке, хрен их оттуда выманишь. Ну ничего, не боись, голодными спать не ляжем. И животину покормим, а то она этими колючками себе дырку в нужном, вернее нужниковом, месте раздерет, придется ее саму в великомученицы записывать. Ладно, отбой связи.
Мы уже завершали круг, приближаясь к избушке, где, судя по доносившимся до нас звукам, шел бурный богословский диспут.
– Как можете вы не почитать сии книги священными? – раздавался над поляной властный голос Карантока. – Коли каждое слово в них проникнуто любовью и мудростью Божьей. Не почитаете ли вы и вам подобные, вроде тех охальников, собравшихся в Никее две сотни лет назад, что вправе по усмотрению своему отделять, что праведно, а что нет в писаниях учеников Спасителя нашего? Ведаете ли вы, что творите, говоря: «Сие истина, а сие ложь?», спустя столетия по смерти тех, кому посчастливилось воочию слышать слова Иисуса из Назарии. Не судите, скажу я вам, да не судимы будете!
– Ваши слова ересь! – громыхая, как набатный колокол, вторил ему архиепископ. – А святость ваша не что иное, как гордыня адова.
– Гордыня?! Божий свет указует мне путь! Ересь?! Как бы не так! Ибо рек он: «Кто преклонит предо мною колено, того почту я рабом пред ликом Господним и оделю похлебкой, дабы утолить голод, и лоскутом, дабы укрыть свои чресла. Того же, кто не отведет очей своих от взора Моего, нареку Человеком. Путь его будет тяжек и тернист, но любовь моя вовек пребудет с ним. Участь его назову Я участью странника в миру. Всякий день станет он мыслить о пути своем и всякий час выбирать шаг стопам своим. И будет он увлажнять слезой глаза свои, вопрошая: не забыл ли ты меня, Господи? Но как Я послал испытания возлюбленному сыну Моему, так и ему пошлю, и пойдет он, не ведая иной путеводной звезды, кроме веления души, воспламененной искрой от пламени Моего. И в последний час стану Я судить не слова, не помыслы, но деяния его. Судить, как судят древо по плодам. И милосердие будет именем Моим, ибо нельзя пройти путь, не ступив по терниям и грязи. И никто не минет сего». А вы, – судя по изменившемуся тону, эти слова Карантока относились непосредственно к преподобному Эмерику, – вы фарисей и глупец, недостойный служить Предвечному!