Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - стр. 71

Катюша вновь улыбнулась, поиграв ямочками, и придвинула к себе мороженое.

– А вы что ж? – Она запустила ложечку в подтаявшую массу.

– У меня сахар повышенный, – словно оправдываясь, сказал Лев Семенович.

– Жаль, – равнодушно сказала Катюша и зачерпнула сиропа.

– А я думал, – мучаясь от неловкости, проговорил он, – вы на дому принимаете… консультируете…

– Зачем на дому? – строго сказала Катюша, подняв реденькие бровки. – Дом – это личное. Дом – это дом…

Почему мы здесь? – тосковал он внутри себя, что я здесь делаю?

– Ну вам, наверное, надо карты разложить? – сказал он почти шепотом. – Или там… ну, может, ладонь вам показать?

– Зачем? – Катюша вновь улыбнулась, на этот раз лукаво, и покачала головой. – Карты – это так, несерьезно. А серьезным людям мне морочить голову ни к чему.

– А!

– Так я слушаю, – сказала Катюша, речь у нее была деловитая, словно он был пациентом на приеме, а она – врачом.

– Уберите его, – сказал Лев Семенович хрипло и оттянул пальцем узел галстука.

Вокруг шумели люди.

– Совсем? – вновь подняла брови Катюша. – То есть – извести его? Этого, недоброжелателя вашего?

– Как – совсем? – переспросил Лев Семенович.

– Ну, чтобы умер он, – буднично сказала женщина.

Лев Семенович оглянулся. Никто не обращал на них внимания; сидели, болтали, длинноволосые, в штанах.

– Нет, что вы, зачем? Ничего плохого, ничего… Я ему зла не желаю! Я хотел сказать… Может, переведут его куда-то?

– На повышение? – деловито поинтересовалась Катюша, облизывая ложку.

Господи, господи, во что это я влез такое!

– Нет, – промямлил он, – зачем на повышение. То есть… можно и на повышение. Просто… я бы хотел, чтобы убрали его, ну, отсюда куда-нибудь.

– А вот это нелегко будет, Лев Семенович. – Катюша раскраснелась, сняла куртку и бросила ее на спинку стула. Кофта у нее тоже была мохеровая, пушистая, только не розовая, как беретик, а голубая. – У него на плече сторож сидит, беду отводит. С таким как справишься? Уже и сигналы снизу были, и ОБХСС приезжал, и проверяли его, и аморалка… все как с гуся вода. Потому как сторож исключительной силы у него. – Катюша ткнула пластиковой трубочкой в компотную вишенку, плавающую среди пузырьков.

– Он страшный человек, – шепотом сказал Лев Семенович, – страшный! У него жена из такой семьи, из такой! Красавица, так он ее… он шантажировал ее, запугал, женился. А могла бы…

– Вовсе нет. – Катюша наконец подцепила вишенку и отправила ее в круглый рот. – Это она.

– Что – она?

– Ну, было у нее на него кое-что. Когда он по молодости, ну там, глупость сделал. Одну. Вот она его и приперла к стенке. Ну, чтобы женился. Еще бы, такого мужика упускать.

– Откуда вы знаете? – Лев Семенович навалился грудью на острую кромку стола, и грудная клетка отозвалась резкой болью. – Вы что, тоже на него собирали?

– Зачем?

Она пожала круглыми плечами. Потом кивнула:

– Хорошо.

– Что – хорошо? – не понял он.

– Я займусь вашей проблемой. – Она кинула ложку в пустую вазочку из-под мороженого.

– У него сам Панаев в друзьях, – уныло сказал Лев Семенович. – Они семьями дружат.

– Да, – согласилась Катюша. – Это интересно…

И замолчала, водя трубочкой по столу, выводя на скользкой столешнице вроде какие-то водяные линии.

– Пусть он. – Лев Семенович осторожно вдохнул, вроде как получается… – Пусть он… ну, ему как бы все сходит с рук, может, хотя бы один раз, как-то… Только чтобы без вреда ему.