Все еще впереди - стр. 19

– Дерево было очень большое, Котенок. Я боялась, что он упадет и сломает ногу…

Я была чертовски близка к тому, чтобы побиться лбом о руль. О господи! Еще слишком рано. Откровенно говоря, в полдень я сказала бы то же самое – слишком рано. Да и в шесть вечера тоже.

– У меня нет друзей, – уже целую вечность страдал Джош на тему «как несправедливо начинать учебу в пятом классе новой школы».

Он ныл уже двадцать минут, а я поглядывала на часы.

Двадцать минут, которые никогда, никогда не вернуть.

Двадцать минут, которые будут повторяться следующие полгода, начиная с сегодняшнего дня и оканчивая моим тридцатым днем рождения.

Двадцать минут, которые заставляют мысленно молить Бога ниспослать мне терпения. Или прикончить меня. Я согласна на что угодно, лишь бы он заткнулся. О боже! Я лила незримые слезы и молча всхлипывала.

Я уже давно отвожу Джоша в школу, а Луи в детский сад, и то, что просыпаться надо до семи утра, ничуть не облегчает положения. И вряд ли когда-нибудь облегчит. Моя душа рыдает каждое утро, заслышав сигнал будильника. Рыдания усиливаются, когда мне приходится выбираться из кровати, одеваться и будить Джоша. Поэтому выслушивать до обеда в сотый раз его стенания о несправедливости уже чересчур.

Откровенно говоря, в целом я понимаю его страдания от отсутствия друзей. Но эта школа лучше предыдущей, а Джош – не считая происходящего сейчас – ведет себя так, что я гордилась бы, будь он моим сыном, и с легкостью заводит друзей. Это у него фамильное. Наверняка через неделю он уже с кем-нибудь подружится, через две останется у него ночевать, а через три забудет о своих жалобах. Он всегда отлично адаптируется. Луи тоже.

Но за последние двадцать минут мне начало казаться, что я порчу ему жизнь. По крайней мере, именно на это он намекал. Я порчу жизнь десятилетнему мальчику. Можно смело вычеркивать пункт из списка: «Дела, которые я должна претворить в жизнь».

Когда Ларсены привезли его домой после недельного отсутствия, он уже был в дурном настроении. Следовало знать, что за этим последует.

– С кем я буду сидеть в обед в столовой? Кто одолжит мне карандаш? – драматично восклицал племянник, точно играя на сцене. Где он только этому научился?

Мой вопрос был более приближен к реальности: куда он дел свой карандаш? Я же купила ему к школе набор обычных карандашей и несколько механических.

Я не стала ни отвечать на его последний вопрос, ни задавать свой. Скорее всего, он просто хочет поныть вслух чисто для себя, и все, что я скажу, пропустит мимо ушей. Комментарии бесполезны, к тому же я, если честно, боялась съязвить и тем самым ухудшить ситуацию, а Джош и без того не в настроении.

– С кем я буду общаться? – не обращая внимания на мое молчание, продолжил он. – Кого я приглашу на свой день рождения?

О господи, он уже беспокоится о воображаемом дне рождения! Интересно, это будет очень грубо, если я включу радио погромче, чтобы его не слышать?

– Ты меня слушаешь? – спросил Джош плаксивым голоском, к которому прибегал крайне редко.

Скрипнув зубами, я продолжала смотреть вперед, чтобы он не заметил моего сердитого взгляда в зеркале заднего вида.

– Да, я тебя слушаю.

– Нет, не слушаешь.

Я вздохнула и крепче сжала руль.

– Слушаю. Я просто не собираюсь ничего говорить, Джей, потому что ты в любом случае не поверишь мне, когда я скажу, что ты скоро с кем-нибудь подружишься и все будет хорошо, и на твой день рождения к тебе придет куча гостей. – О карандашах я специально умолчала, ради нашего общего спокойствия.