Все цветы Парижа - стр. 21

– Я тоже, – сказал он, поднес к губам мою руку и поцеловал каждый мой палец. – И это время скоро настанет, любовь моя.

Я кивала, не отрывая от него глаз, ловила каждое его слово.

– Когда я вернусь, мы поженимся. Я буду заботиться о тебе и Кози, и о твоем отце. Я куплю нам красивый дом. У тебя будет все, что пожелаешь, и у Кози тоже. – Он улыбнулся и протянул руку к кофейному столику. Там стоял в вазе пион. Это наверняка работа дочки. Она любила пионы. Люк отдал мне цветок, и я с улыбкой поднесла его к носу. – Любовь моя, – продолжал он. – Я дам тебе все, что пожелает твое сердце. Все цветы в Париже, если ты захочешь.

Я усмехнулась, крутя в пальцах стебель.

– Все цветы в Париже, – повторила я. Мне нравилась его сентиментальность.

Он кивнул.

– Но я хочу только… тебя, – шепнула я сквозь слезы.

– Я весь твой, – ответил он, целуя меня в лоб. – Я всегда был твой.

Я улыбнулась.

– Почему ты выбрал меня? Столько красивых женщин вокруг.

Он пожал плечами.

– Мне никто не нужен. Только ты. Так было всегда.

Я смахнула слезинку.

– Спасибо, что ты дождался меня.

– Я не стал бы ждать больше никого, – заявил он, вставая. Снова поцеловал меня, взял шинель и направился к двери.

Теперь буду ждать я. В Париже, так не похожем на тот город нашего детства. Люк будет где-то далеко, а я тут, бодрствовать и спать, передвигать ноги, низко опускать голову и ждать тот радостный день, когда он вернется.

– Ты не успеешь соскучиться, как я уже вернусь домой. Обещай, что ты будешь беречь себя.

Он стоял в дверях, волосы чуть взъерошены, широкая улыбка на лице, глаза сияли любовью, в них было так много любви. Если бы у меня был фотоаппарат, я бы сфотографировала его в такой момент. Вместо этого я запомнила все до мельчайших подробностей.

– Я обещаю, – сказала я после небольшой паузы, запоминая образ Люка и убирая его в надежное место в моем сердце.

– Я люблю тебя, – снова сказал он. И ушел.

Яркий свет лился в окна гостиной. Я открыла глаза и обвела глазами незнакомую комнату – мой дом. События нескольких последних дней густым туманом повисли на горизонте, отгородив от меня окружающий мир.

Я встала, потянулась, зевнула и пошла на кухню. Там порылась в бумажной сумке с продуктами, которую привез из больницы Клемент. Мой желудок урчал, когда я просматривала ее содержимое: один багет, клинышек твердого сыра, два персика, коробка сливок, которую надо было еще вчера убрать в холодильник (увы!), маленький пакет кофейных зерен, кусок салями и коричневый бумажный пакет с двумя шоколадными круассанами – один я сразу схватила и с жадностью вонзила зубы в слоеную выпечку с кусочками темного шоколада. Но когда проглотила второй кусок, меня настигли сомнения. Ем ли я вообще сладкое? Я глядела на отражение моей очень стройной фигуры в кухонном окне и представляла себя прежнюю, питавшуюся морковными палочками и хумусом. Даже хотела отложить круассан, но он был божественно вкусный, и я все равно доела его до последней крошки.

Я заглянула в холодильник и осмотрела его скудное содержимое. Там лежали дюжина яиц (с просроченным сроком годности), сморщенное яблоко, плесневелый кусок сыра и одинокая банка джема. В глубине пакет молока и коробка чего-то ресторанного и давно испортившегося, я даже не решилась до нее дотронуться.