Время зверя. Криминальные повести и рассказы - стр. 7

Толпа молчала. Уверенный вид Никитина ее подавил. Видимо, многие решили, что ему известно то, что неизвестно им, потому он так и ведет себя.

– Без сознания, – сказал я неуверенно, поднимаясь с корточек. – Должно быть сильный ушиб.

– Какой ушиб! – вновь резко и возмущенно воскликнул сутулый. – Я видел, как вы его шибанули! Все кости переломаны.

– Так, вы свидетель! – сурово глянул на него Никитин. – Прошу не уходить до приезда милиции, – обратился к толпе. – Кто еще видел, как дело было? Прошу остаться.

– Да я свидетель! Я видел! Я не уйду. Я непременно расскажу…

– Отлично, – перебил его Никитин.

– Те будет отлично, гад! Ты доскакался… – с ненавистью глядел на него, возбуждал себя сутулый.

– Без истерики! – снова властно и уверенно поднял руку Никитин. – Выпил, не выступай!

– Это ты пьян, собака!

– В милиции разберемся, – прошил его взглядом Никитин и отвернулся, быстро окинул взглядом начавшую редеть толпу. – Еще раз прошу свидетелей остаться!

Подъехала «скорая», за ней гаишники. Никитин представился им. С ними он тоже вел себя так, словно это не он сбил человека, а просто был свидетелем происшествия. Мужчина так и не пришел в сознание. Его унесли в машину и «скорая» укатила, включив сирену. Никитин спокойно подписал протокол, кивнул мне, чтобы я садился в машину, и мы по трамвайным рельсам двинулись дальше к перекрестку. – Козел поганый! – матюкнулся Никитин, имея в виду сбитого мужика. – Нажрался, паскуда, шары под лоб, и прется, погань!

Видно было, что он ничуть не считал себя виноватым.

– Давай заедем ко мне, шлепнем по грамульке… Ты у меня еще ни разу не был… Как ты с женой живешь? – вдруг спросил он. – Не выступает?.. У меня вышколенная.

Я глянул на него недоуменно: неужели происшествие нисколько не задело его? Неужели не волнует ничуть – останется ли жив мужчина или умрет? Он понял меня и скривил губы в усмешке.

– Брось ты! Успокойся… Алкашом меньше, алкашом больше.

– Но мы же полностью виноваты, – пробормотал я, деля с ним вину.

– Послушай, запомни: люди делятся на тех, кто всегда виноват, чтобы ни произошло, причастен он к этому или нет; и на тех, кто никогда ни в чем не виноват, чтобы ни сделал. Каждый выбирает сам, к кому ему относиться. Понял? Так что выбирай… Я тебя всегда относил к тем, кто не виноват. Видел в Афгане. В ОМОНе не должно быть виноватых! И учти, не будет… Мы отряд особого назначения! Особого!

В квартире Никитина, после его короткого звонка, послышались поспешные шаги. Открыла молодая женщина, худая, нервная на вид. Она растерянно и как-то загнано глянула на мужа, на меня и осторожно и неуверенно взяла из руки Никитина его резиновую дубинку, словно она была раскаленная, и женщина боялась обжечься. Одежду Никитин всегда носил гражданскую, в форму переодевался на работе, но дубинку всегда возил с собой. И меня приучил к этому.

– Как всегда! – быстро и строго кинул Никитин жене, и она мгновенно слиняла из коридора. Уходила быстро, не оглядываясь, но даже спина ее выражала застарелую ненависть, презрение к нам и бессилие изменить свое положение.

Я нагнулся разуваться.

– Не надо, вымоет, – остановил меня Никитин.

– Слякотно на улице, – глянул я на него неуверенно.

– Вымоет, вымоет… Пошли.

Жена Никитина, с которой он меня так и не познакомил, вынимала из холодильника заливную рыбу в казенных алюминиевых розетках, капусту. На столе уже стояла початая бутылка водки. Делала она все молча и не глядя на нас. Я понял, что не смотрит она нас потому, чтобы муж не смог прочитать в ее глазах ненависть и презрение к нему. Видимо, за это он карал ее строго. Достала котлеты в маленькой миске и глянула на мужа. В глазах ее на мгновенье мелькнуло и скрылось вглубь страдание и тоска.