Время зверя. Криминальные повести и рассказы - стр. 3
– Иди помоги!
Я, суетясь, грохоча ботинками по камням, подбежал к нему. Вдвоем мы подволокли афганцев по одному к обрыву и столкнули вниз. Стояли, смотрели, как поднимается пыль оттуда и затихает шум осыпающихся камней. Когда затихло, Никитин огляделся, подмигнул мне с усмешкой, достал из кармана пачку денег, отщипнул часть, не считая, и сказал покровительственно:
– Держи и помалкивай!
Я глядел на него, чувствуя отвращение. Меня тошнило от жары и запаха крови. Я еле сдерживал рвоту, дышал открытым ртом.
– Успокойся, держи… Они нас не жалеют.
Вечером, в тот день, я впервые попробовал анашу. Не понравилось, вырвало. Долго еще было мерзко, не хотелось видеть Никитина, слушать его болтовню, чувствовать покровительственное отношение.
Это воспоминание мешало, не подпускало к телефону.
Потом, в Афгане, я увидел и услышал еще не такое, привык и даже подружился с Никитиным. Не раз бывали в переделках, не раз выручали друг друга. Никитин был отчаянно смел. Казалось, совершенно не думал о том, что он смертен. Он никогда не чувствовал угрызений совести, не мучился, как я, когда приходилось жестоко убивать, и учил меня этому. Я оказался хорошим учеником. Год служили с Никитиным. Он раньше меня был призван в армию, и раньше вернулся на гражданку. Я ничего о нем не слышал и не знал, что он в Москве.
Я позвонил ему. Командирский, уверенный голос Никитина узнал сразу. Я назвался и услышал радостный рев.
– Серега, ты! Братушка! Ты где?
– Дома. Паша мне телефон дал, рассказывал о тебе с восторгом. Завидуем тебе. Только ты один делом занимаешься, – польстил я ему.
– Паша тоже не дремлет. Я видел, какая у него «девятка»! А ты на заводе? Он говорил, на сверхсекретном!
– Ага, на самые сверхсекретные сковородки переходим. Летающие. Безмоторные.
– А как же они без мотора летают? – хохотнул Никитин.
– При помощи катапульты. Ловкая рука жены называется. Последний писк науки и техники…
– Да-а, работа завидная, а я тебя хотел к себе переманить, – балагурил Никитин. – А тебя, видать, со сладкого места калачом не сманишь.
– А ты не калачом попробуй, а пряником. Может, получится…
Никитин запнулся, замолчал, видно, понял, зачем я звоню, и я догадался, что не так просто попасть в ОМОН.
– И ты пошел бы к нам? – почему-то вкрадчиво, но серьезным тоном спросил Никитин.
– За этим и звоню, – не стал я дипломатничать, ответил также серьезно.
– А как же летающие сковородки? – снова перешел на иронический лад Никитин. Видимо, принял решение.
– Обойдутся, переквалифицироваться неохота, – теперь уж хохотнул я.
– Ты, я думаю, знаешь, чем мы занимаемся?
– Догадываюсь.
– Заходи завтра… Мы недавно парня потеряли. Поговорю, может быть, заменишь.
В понедельник я трижды рассказывал разным начальникам свою короткую биографию, с каждой встречей начальник был выше рангом. Заполнил анкеты и стал ждать вызова. Рае не говорил, хотел сказать, когда решится. Был уверен, что примут. Никитин сказал: если не судился, не привлекался, то стопроцентная гарантия. Я усерднее стал заниматься в секции каратэ, усерднее качаться дома. Уныние, грусть отступали. Надежда укреплялась. Никитин раза два приводил меня в спортзал, где тренировались омоновцы, познакомил с ребятами.
Известие о том, что я перехожу на работу в ОМОН, ошеломило Раю сильнее, чем я ожидал.