Время уходит. Жизнь продолжается. Повесть - стр. 27
А что там можно узреть? Конец этого пространства, ограниченного каким-нибудь забором затейливой формы? Но человек ещё на земле убедился, что за забором вокруг твоего дачного участка начинается участок соседа, а там дальше опять забор, а за ним опять забор и далее то же самое. Сколько бы не было поставлено заборов, за последним из них всё равно будет какое-то пространство. Поняв эту реальность, даже слишком настойчивый в стремлении измерить космические просторы человек, лишь глубоко вздохнёт от необъятности и бесконечности вселенной и бесполезности искать там то самое «такое-этакое».
Даже не столько расстроившись от невозможности оказаться среди звёзд, а сколько от понимания земной реальности, человек смиренно вернётся на свою дачу, и только увидев здесь вокруг себя заборы, ощутит, что вся его жизнь ассоциируется, почему- то, с преодолёнными на его жизненном пути заборами и заборчиками. И это ощущение неожиданно заставит задуматься и о том, что рано или поздно, но обязательно, встретится и такой «забор», который никому из родившихся на земле преодолеть не суждено.
Эта «заборная» тема как-то уж даже царапнула, мягко напомнив о реалиях жизни, которые таковы, что преодолевая то или иное препятствие (проживая очередной этап своей жизни) каждый человек испытывает и «спортивный азарт», – как же, перескочил, и получает определённое удовлетворение от успешности преодоления очередного препятствия, а иногда и чувство досады.
К сожалению, иногда не удаётся избежать ссадин и ушибов, пока вроде как бы безобидных, но как потом оказывается – провокаторов серьёзных заболеваний. Не бывает в жизни одного без другого. А итоговый результат в пропорциях, в соотношении потерь и приобретений. Именно соотношение того и другого и окрашивает человеческую жизнь в мрачные или яркие тона. И если в пожилом возрасте всё чаще и чаще гложет душу грусть-тоска, то надо ведь и благодарить судьбу за то, что достичь пожилого возраста позволили как раз те светлые периоды, которые и определили характер и успешность всей жизни.
Это сейчас легко рассуждать о перипетиях земного бытия, о научном и «крестьянском» понимании жизни. Тогда понимание жизни совсем ещё юным сельским парнишкой Матвеем, оставшимся в свои 6 лет без отца, а затем и без крова над головой, да ещё и при очень скудном питании, формировалось и даже насаждалось (другого не было) окружающей объективной реальностью. А эта реальность была, конечно, запоминающейся. Да и как Матвей может забыть то, что в школу он и весной, как только стает снег, и осенью до сильных морозов и выпадения снега ходит босиком, потому что даже лаптей часто не было. Разве забудется то, что и школа была всего лишь только что даже не построенная, а «слепленная» из подручных материалов крестьянская лачуга, в которую затащили 4—5 грубо сколоченных из неструганых досок столов и такого же качества лавок. А на этих столах вместо тетрадей для письма лежали лишь отдельные листки бумаги, а то и куски газет, на которых писали, а потом до дыр стирали написанное, чтобы опять повторить крючки-палочки, а потом и буковки.
Никогда не уйдёт из памяти то, как на большой перемене многие ребятишки опрометью бежали домой, чтобы проглотить хотя бы картофелину с солью. Больше ничего дома не было. Голодные были, кушать хотелось постоянно. Но на урок старались не опаздывать. Сейчас это может вызвать у кого-то сомнения, но ребята были очень дисциплинированными, хотя на перерывах иногда и те неказистые столы под ребячьим натиском меняли с грохотом своё место, вызывая бурное негодование со стороны хозяев этой «школы», боящихся разрушения их единственного жилья. Ещё Матвей хорошо помнит первую свою школьную зиму 1944 г., когда в крохотном помещении за несколькими уродливыми столами одновременно постигали грамоту ученики сразу 4-х классов. Может быть то, что за один год Матвей «прошёл» сразу четыре класса, и заложило в нём стремление и интерес к познанию, что сказалось и на предстоящей учёбе уже в более оборудованных помещениях. Он всегда страстно хотел учиться, несмотря ни на какие условия.