Время тяжелых ботинок - стр. 17
К удивлению Желвака, он не пытался услышать по телефону голос жены или детей. Во всяком случае, ни одного телефонного звонка по известным номерам зафиксировано не было. Распечатки от оператора сотовой связи тоже демонстрировали полное отсутствие подозрительных номеров.
«Все старые связи резко обрубить, – инструктировал его контрразведчик Желвака, – Вы – другой человек и начинаете жизнь с чистого листа».
Таковы были правила, и Кинжал их неукоснительно соблюдал.
Другим откровением для пахана было непостижимое равнодушие Кинжала к противоположному полу.
Они с Толстым считали – и жизнь это подтверждала – что устоять против чар Ликуши не мог ни один двуногий самец.
Выходит, ошиблись.
Ему стали оперативно подставлять девушек – всё без толку.
В квартиру звонили несовершеннолетние девочки, якобы соседки. Первая попросила ввинтить лампочку на площадке. Другая пожаловалась, что дома одна, а в дверь постоянно кто-то стучит: не мог бы он посидеть с ней хотя бы часок. Лампочку он ввернул, с девочкой посидел. Всё фиксировалось на видеокамеру – только смотреть было не на что.
Желвак требовал от Толстого – объясни, что происходит? Может, он после перенесённых стрессов стал импотентом? Курить вдруг бросил – ни с того, ни с сего…
«Всё, что мы могли с ним сделать, мы уже сделали. Теперь его ход», – так думал Толстый про себя. Вслух же сказал: «Сильный, хитрый и опасный фраер. Нахлебаемся мы с ним ещё».
Он озадачил пахана рассказом о том, что такое малайский крис, – именно такое погоняло хотел принять Кинжал. Оказывается, это клинок с волнистым лезвием. «Ну, и что?» – не понял Желвак. «Как – что? Не прямой, а кривой – неужели не понимаешь?»
При этом Толстый показал рукой, как некоторые фраера предпочитают ходить кривыми дорожками.
«Туфта», – сказал Желвак, а сам задумался.
Время от времени Толстый возвращался к одному и тому же вопросу: с чем связан этот проект? Чувствовал, что Желвак не хочет говорить и не скажет. Однажды Захарыч даже поставил вопрос ребром: «Я не могу дальше его раскручивать, не имея информации, для чего мы его готовим».
В ответ пахан наградил его таким взглядом, что больше Толстый этот разговор не затевал.
Желвак смотрел на фотографию на памятнике и в десятый, наверное, раз спрашивал: «Алёнушка! Кто он? Откуда ты его знаешь? Хоть намекни. Не нравится мне этот фраер».
На надмогильной плите Алёнка смеялась.
И молчала.
13
Кинжал проявил инициативу – записался на компьютерные курсы.
Правда, уже на следующий день Ликуша привезла к нему на Нижние Мневники странного типа с пирсингом в ушах и губах, который назвался Крысоловом. «Это – шоб ты на курсах не светился, – объяснила Ликуша, – Нечего тебе там делать. Будешь дома учиться».
Два грузчика внесли в квартиру несколько коробок. Ликуша исчезла, а Крысолов стал подключать компьютер, установил модем и прогундосил: «Это теперь ваше. Приступим, Леонид Сергеич».
Теперь Кинжал окончательно убедился, как внимательно отслеживаются все его передвижения и контакты, даже когда рядом нет соглядатая в голубой норковой шубке.
В их институте в Питере компьютер был один – у директора. Пользоваться им он не умел, но держал включённым, чтобы входящие видели: шеф занят, работает. И вот – подарок, как сказала Ликуша, от Желвака.
Раз в неделю босс обсуждал Кинжала со своим заместителем по безопасности, бывшим полковником контрразведки. Однажды Желвак спросил, знает ли Брут, что за ним следят? На что получил твёрдый ответ – нет, не знает. А как это определяется? – не унимался пахан. Ему ответили, что это целая наука, но ошибки быть не может. Выезжая в город, Кинжал не проверяется, не путает следы, не пытается оторваться от «хвоста». Но Желвак дожимал полковника, нет ли и здесь подвоха со стороны объекта, и однажды нарвался на неприятный для себя разговор. Контрразведчику, видно, надоела эта игра втёмную, и он решил взбунтоваться: «Сергей Палыч, обеспечьте нас информацией: кто он по профессии, какая у него подготовка по нашей части? Только в этом случае я смогу на все ваши вопросы ответить более обстоятельно. Мы пасём объект, ничего о нём не зная. Вы извините, шеф, но это, по меньшей мере, непрофессионально».