Время памяти. Шепот богов. Книга первая - стр. 22

– Да… – Протянул он с умным видом, сунув в рот очередную ложку с пахучей земляникой. – Год ныне урожайный. Земляники было – страсть! Мы с Алексей тоже набрали маленько. А самая крупная, да ароматная только вокруг Плакучего и растет. И комара с мошкой там намного меньше, чем в остальном лесу. Мошка-то, так глаза и выбивает, а вокруг озера, словно кто ее повывел, нет почти вовсе…

Я с настороженной улыбкой смотрела на деда. Судя по его лирическому началу, случившееся, из-за чего он примчался ко мне в такую рань, будет касаться именно Плакучего. Интересно, что же там случилось? Но ничего, терпения у меня, хоть лопатой греби. Подождем, пока Авдей чая попьет. Эту его извечную манеру начинать издалека я знала. Иной раз так зайдет из своего «далека», что и понять невозможно, к чему бы это. Наконец старик допил чай, отставил чашку в сторону, и чинно расправив бороду, наконец приступил. Но, опять не сразу, а «издалека».

– Ты на Плакучем-то давно бывала?

Я усмехнулась, но правила игры нарушать не стала. Знала по опыту, пока он не споет всю песню с припевом, толку не будет.

– Да только вот третьего дня была. Проверяла не начали ли созревать семена у кувшинок. Ты же знаешь, они растут только на Плакучем в одном месте. Если срок созревания пропустишь, все, уплывут и ты их уже не соберешь. – Довольно беспечным голосом, вроде как, я не поняла его предисловий, проговорила я, продолжая попивать чаек.

Дед, едва прищурясь, с пониманием закивал головой.

– Да… Знаю. Одолень-траву взять не каждый травник может. Вот бабка твоя это умела, да и тебя научила. Ох и славный она напиток из них варила, бодрящий, крепкий. Получше вашего кофея получалось. – Тут дед сел на своего любимого конька, и стал разглагольствовать. – Чего, скажи на милость, сейчас все на заморское перешли? Ведь наша земля рожает намного лучше и полезнее, что напитки, что витамины там всякие. И ихний бразильский кофей и в подметки не годится напитку из одолень-травы. Не зря ей такое название народ придумал…

Я слушала деда, и тревога все больше сгущалась вокруг нас. Ох, не зря он болтает всякое. Верный признак, не хочет к основному вопросу, с каким пришел ко мне, приступать. Терпения у меня, конечно, было много. Но, все же, и оно имело свои границы. Дождавшись, когда Авдей замолчит, чтобы передохнуть и набрать в легкие воздуха для следующей порции разглагольствований, я проговорила ласковым голосом:

– Дед, ты терпение-то мое не испытывай. Ведь не ради пустых разговоров ты ко мне в такую рань прискакал? Выкладывай, что там на Плакучем стряслось?

Авдей обиженно поджал губы и недовольно в досаде проворчал:

– Вот ничего от тебя не скроешь! И терпения нету выслушать старого человека. Вся в бабку свою!! Айникки – та тоже, вот так ласково глянет, а у меня от ее взгляда все слова в горле застревают.

Я молча смотрела на старика, ожидая, когда он, наконец, кончит дурака валять и перейдет к делу. Авдей еще пару раз вздохнул тяжело и как-то, я бы сказала, жалобно, начал говорить тихим, тревожным голосом:

– Мы с внуком за голубикой второго дня ходили к Плакучему. Сама знаешь, только там она такая крупная, да сладкая. – Не удержался он от лирического отступления. Я, по-прежнему, смотрела на него пристально с ожиданием, и он, опять тяжело вздохнув, продолжил. – Внучок мужика в камышах нашел. Слава тебе, Господи, живого. Только истощен больно, будто несколько дней не ел. Ногти все обломаны, а под ногтями земля. – Проговорил он со значением и сделал паузу. Вероятно, ожидая от меня каких-либо вопросов или предположений. Но, так как таковых пока у меня не возникло, он опять заговорил. – Мужик, как мужик. Не шибко молодой, но и не старый. Одежа на нем… ну такая…лесная. Ее еще геологи и всякие там экспедиции носят. Понятное дело, вся в грязи извачканая. А главное, не помнит он ничего. Ни кто он, ни откуда. Даже имени своего, и того не помнит! Участковый уговорил меня пока не окрепнет, на постой его взять. Ну я взял, душа-то живая, жалко. Да и то сказать, куда его Егорычу-то девать прикажешь? Не в участок же! А дома у него сам седьмой, да и супруга евойная… Да что я, сама, поди, знаешь. – Махнул он в досаде рукой, словно Людмила была супругой не участкового, а его, Авдея. Повздыхав еще с минуту, словно он утратил нить повествования, продолжил. – И видно, беда какая-то с ним стряслась. Так я чего подумал-то… Может ты поглядишь на него? Травами его полечишь, поговоришь, как ты умеешь. Глядишь, что и вспомнит. – Закончил он, и уставился на меня просящим взором.