Время неба - стр. 16

Сто к одному, что он врет, но, заглянув в его черные горящие глаза, я решаю поверить.

— Мне нужно было подзаработать. Неделю назад шел с весом на руках, но на проспекте, как по наводке, увязались менты. Чтобы не попасться, скинул его... и попал на деньги. — Он рассматривает ссадину на ладони, поднимает голову и расцветает, словно узрел божество. — Они бы сломали мне пальцы и залили рожу зеленкой. Спасибо тебе! Спасибо, что впряглась и выручила. Я думал, что такого не бывает...

Сейчас мальчик делает то, на что так и не решилась я, — благодарит. На душе становится еще гаже. Нахожу в сумке платок и протягиваю — он перенимает его и, поморщившись, прикладывает к рассеченной губе.

Нужно поставить в известность родителей — по крайней мере, так должен поступить взрослый и разумный очевидец правонарушения.

— Ты совершеннолетний? — брякаю отчего-то совсем не тем тоном, которым следовало.

— С какой целью интересуешься? — Парень игриво поводит бровью, но тут же становится серьезным. — Обижаешь. Мне девятнадцать. Уже можно все.

Он напропалую намекает неизвестно на что, по весеннему воздуху летают феромоны, пульс разгоняется до запредельных скоростей, а по коже ползут теплые мурашки.

Моргнув, отворачиваюсь от наваждения, но облегчение, жгучий интерес и радость не исчезают.

— Где ты живешь? Как твое имя? — Из последних сил пытаюсь сохранить лицо и выяснить подноготную, но натыкаюсь на все ту же наглую ухмылку:

— Ну уж нет. Сначала ты скажи!

— Ладно. Меня зовут Майя.

— Ого! Это... так красиво... — Он пялится на меня с удивлением и восхищением, граничащим с поклонением, по неизвестной причине я тоже не могу отвести взгляд. Раны не убавили его адскую притягательность, наоборот, сделали парня невыносимо прекрасным.

— А я — Тимур. Тим. Тима, или как говорит мама, Ти-имочка... Но мне не нравятся все эти варианты. Лучше придумай свой. Как же мне, черт побери, приятно! — Он протягивает для пожатия руку, но я игнорирую жест.

— Прекрати паясничать. Позвони матери или дай мне ее номер!

— Мне нельзя в таком виде домой. Меня там покарают сильнее, чем эти доппельгангеры. — Темные глаза вспыхивают нахальным блеском, я не могу раскусить его намерений и снова верю. — Утром мать уедет на пару дней, тогда есть шанс выжить. А пока... пережду бурю тут.

Избитый мальчишка не должен всю ночь сидеть на улице, но что я могу? Неужто опять предложить помощь?

Проводить вечера одной надоело до дрожи, до воя... И на кухне есть мамин диван.

Черт с ним, пусть спит на нем.

— Тогда... — говорю спокойно и ровно, только голос все равно предает. — М-можешь... Перекантоваться до утра у меня.

Мальчишка вскакивает слишком уж резво, будто не его только что возили по земле симпатичным лицом, вплотную подходит ко мне и кивает:

— Окей. Пойдем.

Поднимаю голову, и мысли улетучиваются. Я любуюсь им.

Волосы, в свете фонаря отливающие розовым золотом, внушительный рост, стройная фигура, широкие плечи, мой платок в кулаке... К горлу снова подступают слезы.

Это как вернуться с войны — потрепанными и не без потерь, но связанными невидимой прочной нитью.

— Но только при условии! — спохватываюсь и, прищурившись, указываю на него пальцем. — Ты будешь держать при себе свои грабли!

— Обещаю. Клянусь. — Демонстрируя покорность, он поспешно прячет их в карманы штанов.