Время красного дракона - стр. 2
– Панталоны из гардероба императрицы. Новенькие, парижской фирмы, – доверительно пояснили Фроське.
Из каждой штанины голубых панталонов могла получиться модная юбка. Но шелк показался девице тонким и на свет – неприлично прозрачным. Да и душа рвалась на базар: продать – купить – перепродать, получить навар. Синеглазая, золотистоволосая Фроська лучилась радостно озорством, юным здоровьем. И в свои пятнадцать лет выглядела она оформившейся девицей, невестой. Не было отбою от ухажеров и поклонников. И в городе знали ее почти все, так как выступала она часто с пением частушек под балалайку. Пела и приплясывала Фроська по вечерам с дощатых эстрад, под руководством комсомола, но числилась элементом несознательным, не пролетарским – из казачьей семьи. И уж бабка у Фроськи – вообще сплошной позор, известная знахарка.
– Ты бы отреклась от бабки-то, ушла бы из дому. Мы тебе место в бараке выделим, в комсомол тебя примем! – улащал девчонку секретарь горкома комсомола Лева Рудницкий.
Но Фроська рассмеялась, показала ему кукиш. Охрана у Фроськи была надежной. Ее всегда сопровождал рослый, молчаливый Антоша Телегин. Вот и сейчас на базарном бугре он стоял рядом. Верным телохранителем Фроськи был и Гриша Коровин. Но вчера они поссорились. Гриша возненавидел девчонку. И понять его можно было. Фроськину бабку на днях арестовали, забили до смерти в милиции. А похорон не было. Тело бабкино загадочно исчезло из морга. Однако Фроська не уронила и слезинки, не поминала бабку свою горем.
– Ох и стерва ты, Фроська! – возмутился Гриша Коровин. Фроська влепила Коровину пощечину:
– Пшел вон, дурак! Кто тебе сказал, будто моя бабка умерла? Моя бабка – колдунья. А колдуньи не умирают.
Антоха Телегин размышлял о стычке Фроси и Гришки, но понять ничего не мог. Что же случилось с бабкой Фроси? Умерла ведь старуха, труп в морг отправили. Нет никаких сомнениев. Доктор из больницы справку о смерти подписью и печатью заверил. А Фроська веселая, будто ничего не произошло. Шуточками базар одаривает. Мальчишкам подмигивает. Семечки пощелкивает беспечно. С Трубочистом-чудаком картинно раскланялась. Нищему вождю мирового пролетариата подала гривенник, позволила трусы императрицы понюхать задаром.
Шумел, колыхался базар. Солнечно медовилась Фроська, плечами подергивала, приплясывала, звенела:
– Подходи, налетай! Панталоны из гардеропу царицы. Ни разу не надеваны. Пахнут хранцузским декалоном!
Мимо Фроськи прошел американец Майкл. Тюремный водовоз Ахмет въехал с телегой на вершину бугра. Доктор Функ рассматривал лежащие на фанерном ящике книги. Расконвоированный еврей, портной Штырцкобер покупал какие-то пуговицы. Преподавательница института Жулешкова продавала лифчик. Пацан Гераська Ермошкин улизнул от сестры своей Груньки, крутился возле продавца арбузов с намерением воровским. Ясно было, что украдет он бахчевое лакомство.
Антоха Телегин всматривался пристально с бугра в хаос толпы… Чуял он что-то непонятное. Зашныряли в толкучке оперы-сыщики, переодетые энкавэдэшники, появились бригадмильцы – Махнев, Разенков, Шмель. Из-за кустов сверкнули штыки солдат-охранников гейнемановского концлагеря. Вольные спецпереселенцы из банды Махно, сосланные к Магнитной горе, заволновались. Их легко было отличить по островерхим папахам, вышитым украинским сорочкам, хохлацкому говору.