Времена и темы. Записки литератора - стр. 21

Но были в стране такие люди, как академик Сахаров, задавить которых без позорной и широкой огласки властям не удавалось никак – из-за их мировой профессиональной известности, абсолютного морального авторитета и непоколебимой стойкости характера. И тут режиму помог его создатель – против них стали применять ленинский прием выдворения. Вспомнили специальные «философские» пароходы (их было два), на которых по приказу интеллигентного Ленина был вывезен вон из России, ставшей «Совдепией», целый отряд гуманитариев с европейскими и мировыми именами – известнейших философов, историков, экономистов, правоведов, богословов, не эмигрировавших с родины после Октября 1917 года… Теперь первым выдворили, предварительно арестовав и заключив в тюремную камеру, А. И. Солженицына. Затем, не промешкав долго, выдавили Виктора Некрасова, Александра Галича, Владимира Войновича… А академика Сахарова, одного из создателей водородной бомбы и трижды Героя Социалистического Труда, изолировали, сослав в закрытый для иностранцев город Горький (ныне – снова Нижний Новгород).

Общий поток свободного человеческого духа был опять загнан в подполье, разбит, раздроблен на отдельные очаги и очажки сопротивления, возникавшие среди интеллигенции, студентов, бывших политических заключенных. Но большая часть таких локальных очажков не противоборствовала власти открыто. Это были маленькие домашние площадки личной свободы, на которых собирались компании из доверявших друг другу людей.

Подобная закрытая компания была и у меня – в моей послеармейской жизни, когда я стал профессиональным литератором. В компании подобрались люди, так или иначе связанные с литературно-издательской работой. И если определять суть наших тогдашних усилий, то заключалась она в страстной потребности узнать историческую правду, доискаться до первопричин, понять, что и почему произошло с Россией, со всеми нами. Здесь мы обменивались самой свежей информацией, горячо обсуждали ее, слушали магнитофонные записи Окуджавы, Высоцкого, Галича, Кима, передавали для прочтения по кругу все, что доставали из самиздата и тамиздата, и даже, как студенты, в этом своем домашнем мини-университете читали вслух полученные на короткий срок статьи и книжки. Состав компании был сравнительно солидный, не богемный. Но, конечно, застольничали, и заключительным был обычно тост, автором которого являлся известный литературовед и пародист Зиновий Паперный: «Выпьем за то, благодаря чему, мы несмотря ни на что».

Наши собрания-посиделки не нацеливались на какую-нибудь активную деятельность вовне – за пределами компании каждый сам на свой лад приспосабливался, вписывался в окружающую действительность, сопротивляясь ей по мере личных возможностей и складывавшихся обстоятельств. Тем более что среди нас имелись и пострадавшие ранее за свое слишком смелое и размашистое просветительство, за откровенные политические высказывания: один наш товарищ, технарь, которого мы звали «Грюндик», еле-еле избежал ареста, поплатившись увольнением с работы и административными карами, другую приятельницу крепко проработали по доносу в своей первичной парторганизации. Как это тогда практиковалось, мы соблюдали правила маскировки от посторонних глаз и ушей – «душили» подушками телефон, соизмеряли свои голоса и громкость магнитофона со звукопроницаемостью стен, пола и потолка в квартирах, были внимательны при общении с соседями. Замечу также, что мы отдавали себе отчет в своей пассивной позиции по отношению к режиму и никак не переоценивали свое по ведение, зная о тех правозащитниках и инакомыслящих, кто боролся с властью публично, подвергаясь жестоким расправам. Но и жить после оттепели без своего глотка свободы уже никак не могли.