Размер шрифта
-
+

Времена года - стр. 33

Но больше всего ее интересовала колковая коробка. Что и как нужно тронуть – пока неуверенно и осторожно – чтобы настроить. Чтобы его дыхание зазвучало иначе. Тем волшебным и тяжелым ритмом. Переливами золотого света в полуденной лазури.

– Май… – восхитительно низкой, сводящей с ума контроктавой. – Все, хватит. Я не железный.

И теперь она на спине. Не железный, нет. Твердая живая теплая сталь.

Когда нечто удивительное с тобой случается в первый раз, ты назовешь это чудом. А когда это чудо спустя пару часов повторяется – то слов ты уже подобрать не можешь. И просто наслаждаешься.

После, совсем после, уже даже после душа она, подкатившись под бок, обхватила его руками и ногами, как ребенок – мягкую игрушку. И, поскольку теперь уже горло не перехватывало, как недавно, прошептала:

– Июль. Жаркое солнце в зените. И не спорь со мной.

Он не стал спорить. Твердые губы легко скользнули: щека, висок, по волосам.

И ворочаться тоже не стал, давая себя обнимать. И про господина без сердца не сказал.

Поэтому заснула Майя счастливой.


Сказка длилась ровно день. А потом Майю вернули в отчий дом со словами: «У тебя сессия, ты должна готовиться». Вопиющая несправедливость! Но Июль был, конечно, прав. Сессия. И надо готовиться.

К тому же хорошая девочка Майя была прилежной ученицей. Старательной и почти отличницей. Но в эту сессию все было иначе. Зубрежка давалась с огромным трудом, потому что мысли норовили уползти совсем в другом направлении. Зато инструмент в руках задышал вдруг иначе. Что-то открылось – в Майе, в скрипке, в них обеих. И они вдвоем звучали по-другому. Это слышала сама Майя. Это услышала ее педагог по специальности. А Севка, который, разумеется, явился и на ее экзамен тоже – будто мало ему своего контрабаса, – Севка сидел в конце даже с открытым ртом.

Потом, уже после экзамена, за дверью, выдохнул только:

– Ну ты выдала, Майка…

А затем вдруг неуклюже обнял прямо посередине холла. И если кто-то думает, что музыканты тонкие и субтильные ребята, попробуйте пообниматься с контрабасистом. Контрабас – для справки – пятнадцать килограммов. И это без футляра.

Проходящий мимо Влад с кафедры Штольца остановился и иронично зааплодировал.

– Поздравляю! Когда свадьба? Позовете?

Сева неловко отпустил девушку и отступил. А Майя вздохнула и наморщила лоб. Влад был сыном какого-то колбасного магната, считал себя первой скрипкой курса и отчаянным сердцеедом. И до недавнего времени Майя полагала, что он здорово целуется. Впрочем, пробовала она тогда из спортивного интереса – как это, все девочки в курсе, как целуется Влад, а она нет? Да ничего особенного, теперь знала точно. А он тогда за ней неделю ходил, добиваясь второго свидания, – потом сообразил, что ему по статусу не положено за кем-то ходить.

Конфликты Майя ужасно не любила и поэтому примирительно улыбнулась:

– Ты здорово играл, Влад. Впрочем, как обычно.

– Разумеется, Маечка. У тебя в этот раз тоже все неплохо, да?

– Она тебя переиграла, – упрямо взглянув исподлобья, буркнул Сева. – В этот раз Майя тебя переиграла. И ты это знаешь. Это все поняли.

Влад рассмеялся – громко, напоказ.

– Не лез бы ты в дела скрипачей, контрабас.

Севка только фыркнул, а Влад поморщился. К огорчению скрипача, Всеволод Шпельский был уникумом и разбирался не только в контрабасе. И на скрипке мог сыграть получше некоторых специалистов по данному инструменту. И на альте, и на виолончели.

Страница 33