Враждебный портной - стр. 17
Чем внимательнее вслушивался Каргин в слова Нелли Николаевны, тем глубже задумывался об этой самой неведомой, высунувшей рыло из нечистого океана психоанализа рыбе. Она (рыба), как библейский кит Иону, проглотила разум Каргина, и он (разум) беспомощно блуждал в ее темном, как подсобка, где Каргин встречался с Еленой Игоревной, чреве.
– Палыч, – поинтересовался Каргин, растерянно пожелав средь бела дня Нелли Николаевне спокойной ночи, – ты видел в витрине манекен?
Опять Фрейд!
Неужели, подумал Каргин, если мужчина днем в разговоре с дамой желает ей спокойной ночи, он хочет переспать с этой дамой?
– Нет, Дмитрий Иванович, – твердо ответил Палыч, – там не было манекена.
– А что там было?
– Большая грязная тряпка, – ответил Палыч, – с надписью «Оформление витрины».
Он не удержался – обошел по встречной крохотный «дэу-матисс». Вцепившаяся в руль девушка повернула в их сторону испуганное, белое, как блюдечко, с двумя изюминками глаз, личико.
С лица воду не пить, тупо подумал Каргин, хотя лицо девушки было очень даже милым. И… не есть изюм, как-то по-вурдалачьи (кажется, именно эти мифические существа высасывали у жертв глаза) продолжил мысль, провожая взглядом весело толкающуюся молодежь на автобусной остановке. Три девушки и два парня с заклепками микрофонов в ушах, айпадами в руках, рюкзаками за плечами. Никакого порядка в одежде. Все в искусственно рваных джинсах с заштрихованными волокнами прорезями на коленях, а одна девушка – в хламиде без рукавов, но с распущенным на ленты косым подолом.
Россия развалится, расползется на куски, как эта хламида, вдруг даже не подумал, а понял Каргин, если молодежь выбирает рваную одежду. Фрейд прав! Главная оговорка – в одежде! Единая страна больше никому не нужна!
– Мы куда-то опаздываем? – строго поинтересовался он у Палыча, по длинной гипотенузе пересекшего перекресток под красным светом светофора.
– Уже нет. – Съехав сквозь прореху в ограде через утоптанный газон на малую дорожку, Палыч притормозил перед офисным зданием из светлого стекла на Бережковской набережной.
Несколько этажей в этом, напоминающем модернистский памятник русскому граненому (с водкой, с чем же еще?) стакану здании занимала управляющая компания государственного холдинга «Главодежда». Каргин представлял в нем главного акционера – государство в лице профильного министерства. Окна его кабинета смотрели на Москву-реку, плавно уводимую в ажурных наручниках двух железнодорожных мостов к Лужникам, как если бы Москва-река была схваченной за мокрую (от страха) руку коррупционеркой, а Лужники – неподкупной прокуратурой.
Кабинет в «Главодежде» нравился Каргину больше, чем кабинет в министерстве в Китайгородском проезде, выходящий окнами во внутренний двор.
– Вон она. – Палыч кивнул в сторону женщины, поднявшейся со скамейки.
«Она» была в коротком белом плаще, в высоких – по (восточноевропейской моде – кожаных сапогах с наколенниками и при недешевой (Каргин сразу определил) плетеной сумке на длинном ремне через плечо.
– Кто такая? – Каргин впервые в жизни видел эту – с лицом симпатичной пожившей крысы – женщину. В то же самое время он знал, что это не так, что он знает ее давно. Их общее прошлое проявлялось медленно, но неостановимо, как портовые сооружения, когда к ним сквозь туман с тревожным носорожьим ревом приближается корабль.